у входа в мир, где Мика уже начала невнятно подвывать.
Первый из широкоплечих парней, шагнувших внутрь, вылетел обратно не соображающей ничего тушкой. Опытный глаз Мышки отметил, и как обильно разлетается по сторонам темно-красная юшка из размазанного по лицу носа, и как и без того узкие глаза закатились совсем, и, наконец, как руки, не управляемые отключившимся мозгом, хватаются за то, что подвернулось в них – за хлипкие тростниковые стенки. Мгновение – и, даже раньше, чем храбрый японец влетел в кабинку через проход, снеся еще одну стену – Наталья действительно увидела своих попутчиков по рейсу. Она еще и погордиться успела – народный депутат сейчас задвинул за широкую спину и помощника, и полураздетую Мику, и теперь противостоял десятку противников один. И не дрогнул, когда японцы полезли на него все вместе.
Крупина опять остановилась. Она не была любительницей вот таких зрелищ – яростных, кровавых, но вполне безобидных, если не пускать в ход особо подлых приемов. Ну, или подручных средств. Сейчас же решала, на чьей стороне – добра или зла – выступить. И еще – где оно тут, добро; и где зло? Потому что японская сторона, поначалу такая героическая и справедливая, позволила себе первой применить недозволенные средства. Парни отлетели от Николая Степановича, как шавки от матерого медведя. Русский вроде как даже победно взревел, отправляя в полет последнего из молодых узкоглазых противников. Этот последний и вытащил откуда-то пистолет, матово блеснувший в неярких огнях зала. Выстрел действительно прозвучал; в потолок, потому что мгновением раньше в битву вступила агент три нуля один. Пистолет уже был в ее руках; им она и принялась охаживать банду юных Робин Гудов, стараясь причинить как можно меньше повреждений, и как можно больше боли. Ну и видимых оцепеневшим от ужаса посетителям ресторана «страшных ран»; потеков крови, рваных в клочья рубах, и… Она остановилась, задержав руку с зажатым в ней пистолетом, чья мушка уже готова была провести рваную кровавую полосу по очередной обнаженной груди, с которой на нее скалился дракон.
– Ага, – злорадно расхохоталась она прямо в лицо объятого ужасом парня, – славные воины клана Тамагучи!
После этих слов на правильном японском языке замерли все – даже русские. А Мышка, которая узнала-таки в жалких остатках японского воинства несколько знакомых лиц – видела их в старинной родовой усадьбе клана – усмехнулась еще страшней. А потом – необъяснимо и ужасно – стала меняться лицом. Сквозь вполне милую мордашку европейской туристки стало проглядывать лицо мертвеца – Генриха, бывшего палача клана. Его слова – отрывистые, резкие, поносящие и смыслом, и фразами, какие не принято произносить в приличном обществе, особенно японском – заставили парней броситься врассыпную; многих – из того положения, в каком они застали «драконов». На четвереньках, из низкого старта, а кое-кто чуть ли не ползком,
