голову перенести мощи князя Игоря из церкви святого Симеона, что на Копыревом конце Киева, в Чернигов в храм Святого Спаса.
Там же, когда забирали раку с телом князя, Святослав встретил молодого боярина Рагуйлу Добринича, который рассказал, как он просил отпустить князя Игоря в Новгород – Северский, не сажать его в поруб. В порубе князь сильно заболел. Изяслав Мстиславович настаивал постричь Игоря в монахи и заточит его куда – нибудь в дальний монастырь под строгий надзор. Когда же Игорь заболел и думал, что скоро умрет, он сам попросился, чтоб его постригли в монашеский сан. Его постригли и перевели из поруба в монашескую келью. Через восемь дней князь – монах поправился. Но великий князь так подстроил, что будто смерды, злые на князя, убили его.
– Кто убил брата? – спросил тогда Святослав.
– Не ведаю, княже. А хоть бы и ведал, не рек бы, понеже те люди, кои убивали, не по – своей воли то содеяли. Негоже, княже, заводить котору с киевскими боярами. Царствие небесное твоему брату. Я вельми скорблю о нем.
Скорбел о нем и Святослав. Он ближе всех был с братом Игорем. И когда в лето 6659 (1151) у князя Святослава Ольговича родился сын, он, не задумываясь, нарек младенца мирским именем Игорь, а в крещении дал то же имя, что и у брата, Георгий.
Глава ІІІ
Тимофей, склонив голову, сжав кулаки, шел за Митрягой. Он здесь сейчас мог разметать весь двор, собственными руками задавить жирного борова Захария, отомстить за все издевательства, за все неправды и обиды. Если бы не отец, вскочил бы на Соколика и, как ветер, помчался бы на Днепр к бродникам, где лес – дом, небо – крыша над головой, конь – родной брат. Не было бы над ним ни жирного Захария, ни тупого Митряги, только ветер в лицо, да теплое солнце.
Свобода! Вольная воля! Но, что тогда будет с батюшкой? Захарий не пожалеет старика, забьет до смерти. Нет, надо стерпеть, выдержать, вынести. Петр для Тимофея был и отцом, и матерью. Ближе и роднее отца у него никого не было, мать он не помнил, ее заменил отец. Не мог Тимофей бросить отца на поругание, и он покорно шел за Митрягой, перекатывая на скулах желваки.
Навстречуим шел семенящими шажками Петр, нес в дрожащих руках туесок с зельем для Соколика.
– Вы куды идете? – спросил Петр, уже догадываясь, куда направляются Митряга и Тимофей.
– На колоду, – буркнул Митряга.
– Оле, боже! Погодь Митряга. Я упаду Захарию в ноги, может пожалеет сына. Не торопись, вспомни, сколь я тебе добра содеял. Погодь, – заторопился, как мог, Петр.
– Иди, спроси, – безразлично сказал холоп.
Петр поставил туесок и заспешил к Захарию. Он нашел его в стайне. Упал перед ним на колени, запричитал:
– Не губи, Захарий, сына. Он гонял волка от твоих же овец. Он берег твое добро, а у Соколика всего лишь царапина. Я попользую коня, и ничего даже видать не будет.
– Надобно было самому учить сына. Кто ему дозволил брать Соколика в ночное? Конь продан. Ежели каждый вздумает деять, что ему захочется, то я с сумой пойду по миру.
– Захарий, вспомяни,
