явас непомилую в смоль горятчую погружуявас, погружуявас всмольгорячую в сумраль вечную, всон немотствия.
«В это время искус героизма увлёк его на лоно природы, дав вдохновения, а потому редкая его книжка не называлась «Лужок» «Родничок», «Пушинка» или «Бусинка».
Как вы добились такой музыки, композиции, цвета? Жаль, когда он говорил, то руки не заламывал и не бился головой об асфальт. Честное слово, жаль! Я люблю смотреть на этих педрил-интеллигентов, которые в зависимости от конъюктурки променяют борьбу на соитие с Глистом и тогда тоже будут искренни в своих взглядах.
«Бог окружает меня людьми, которые мне неполезны и я спрашиваю господа, не должен ли я сказать им: «Пошли вы…», утвердив этим величие Господне. Не должен ли я послать их всех в глубокие и далёкие места? Места, указанные как чертоги для непослушных дебилов, дарованные им в качестве наказания за строптивость и слепоту!
Вместилищем каких небесных сил было это великое сердце, осиявшее обречённый мир в минуты его абсолютного падения, сосудом какой чистоты будет его высокий ум? Ландскнехт правды! Прямодушный, светлый и безжалостный мир! Это был истинный энциклопедист! Он бы пошёл далеко, дошёл до незыблемых высот, если бы не прискорбное заболевание, делавшее его штаны мокрыми в момент каждой вечерней молитвы, и самое прискорбное, делавшее его штаны мокрыми в момент его наивысшего восторга, наивысшего слияния с Богом. Это несовершенство Святой биплии угнетало его оскудевший в бесплодных спорах с Албатросом Данайским – схоластиком.
И тогда в нашем повествовании плавно появляется кино, уверенно названное классиком марксизма «главным из искусств». И лучше всего знал главное из искусств конечно Фрич! Это он нёс неугасимый факел знания и красоты над толпой смятённых прозелитов, вдохновляя их мягким интеллигентным матом.
На свободе Фрич пережил несколько стадий существования, о которых мне, видит бог, не следовало бы рассказывать.
В общем, когда он окончательно свихнулся из-за своей неразделённой космической любви к провинциальной Лауре и суровых условий жизни на природе, он вдруг вдолбил себе в голову, что кино является его призванием, а сам он маститый режиссёр, не понятый светом. Как водится в таких случаях, уважая себя и свой нев… нный и никому неведомый талант, он начал поднимать кинониву с того, что завёл свою фирму. Конечно, фирмы никакой на самом деле не было, она была только в его голове, но он кое-что сделал и по-настоящему. По крайней мере, он считал, что основал новую фирму, которая даст новый мощный толчок замшелой киноиндустрии Фиглеленда, отбросит в тартары не только затхлые местные теле и киностудии, которые по его мнению было стыдно так величать, и даже превзойдёт заокеанских продюсеров и рано или поздно потеснит Голливудских монстров, типа «20 Век Фокс» и «Парамаунт», вот уже миллион лет считающихся мировыми фабриками грёз.
