лицо моментально изменилось – заботливость, проскочившая было по чертам, сменилась кислым выражением обиженного баловня. Он, вздернув свой польский нос, сделал бровки «домиком», надул губки и уселся на скамеечку в тенек.
– Три раза кашель заставлял меня вставать! Три раза! И вы даже не соизволили заглянуть ко мне! А если бы я умер?! Нет, Аврора, вы не любите меня… Я стал вам безразличен…
Вставал ночью, значит, что-то пришло на ум, у гениев по ночам часто обострение бывает. Обострение гениальности.
Я подошла к нему вплотную, обняла и прижала к себе его голову. Длинные волосы были очень мягкими на ощупь, как у юной девочки. Он по-детски прижался, ясно – просто хочет, чтобы его пожалели. Невинное желание, простительное для любого, тем более для гения.
– Глупый мальчик… Я не просто люблю, я боготворю вас. Не бойтесь, вы не умрете. Пока мы вместе, с вами все будет хорошо, я позабочусь, обещаю. Уверена, что ночью вас, милый друг, посетило озарение. Вы обязаны наиграть мне все, что возникло в этой светлой голове! Обязаны!
Он улыбнулся – лицо опять изменилось, стало открытым и почти детским. Милый, оказывается, парень. Нужно гладить по шерстке, и он будет как шелковый.
– Аврора! Я наконец-то нашел ту связку, которую искал почти неделю. Именно гармонический фа-диез мажор, и никак иначе! И в том месте, что я вам вчера показывал, со скачком на октаву, надобно стаккато, только так!
Хм… И что бы эта абракадабра значила?
– Хм… Фредерик, мы совсем забыли о гостях, идемте к ним. Да и пора накрывать на обед, не так ли?
Приличной даме после дороги необходимо переодеться. Нам, солидным баронессам, моветон выходить к обеду в том, что было на нашей светлости с утра. Поэтому я поспешила освоиться в доме, разузнать, где чьи апартаменты, и вообще, что к чему. А то, не дай бог, припрешься по ошибке в комнату к Листу, вся в халате и бигудях, и скажешь, что тапочки потеряла – однозначно, поймут неправильно.
Апартаменты мадам Санд были на втором этаже. Три комнаты – спальня (будуар), рабочий кабинет и библиотека. Из спальни в соседнюю комнату вела дверь. Я заглянула туда: черный рояль с истертыми костяными клавишами, заваленный нотной бумагой стол, большая кровать и до боли знакомый запах, только вспомнить не могу, запах чего… Это келья нашего гения, именно здесь происходит таинство создания настоящего искусства. На инструменте – на пюпитре – стояла пачка исписанной нотной бумаги, серебряная чернильница, а рядом валялась пара перьев, обрывки и клочки бумаги. В общем, творческий беспорядок, или, проще выражаясь, бардак. Еще Хемингуэй говорил что-то о том, что без хаоса нет творчества (или будет говорить. Честно говоря, точно не помню, когда он жил).
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить
