две недели.
– Вполне достаточно, – кивнул Геннадий.
– Ну что, твой отец еще кое-что может в этой жизни, а? Или ты с этим не согласен?
Геннадий поджал губы, покивал головой. Как тут не согласишься, если именно с помощью батиных высокопоставленных друзей Генку, ничем не примечательного провинциального парнишку, сразу после школы приняли на дневное отделение Троице-Сергиевой семинарии!
Удивительные все-таки создания – люди. Когда лет семнадцать назад отца с кандебобером выставили из Парижа и навсегда уволили из дипломатического корпуса, он оказался в полной изоляции от общества. Все чиновные друзья-приятели, как один, отвернулись от него, и батя чуть с ума не сошел, часами пялясь на упорно молчащий телефонный аппарат.
Но стоило Мокееву-старшему уехать вместе с сыном из Москвы, поселиться в этом родном для себя городе, как отношение старых знакомых резко изменилось. Бывший дипломат стал почитаться изгнанником, уволенным из российского посольства во Франции в результате интриг. Посочувствовать такому, помочь – дело чести. И сочувствовали, и помогали… Несколько лет кряду в этой скромной квартирке раздавались телефонные звонки со всего света – из Франции, США, Автралии… Даже с Коморских островов звонили. А пару раз в гости к отцу приезжала целая компания успешных, довольных жизнью дипломатов. Понавезли сувениров, дорогой выпивки, деликатесов…
А понадобилось – так и сына в духовную семинарию пристроили. Потом добились распределения не в какой-нибудь захолустный полуразрушенный монастырь, рядовым иеромонахом, а сюда, в родной город, к отцу. Сразу – настоятелем храма.
С чего это вдруг такая запоздалая поддержка провалившегося в тартарары бывшего сослуживца? Да все дело в том, что Мокеев-старший прекратил маячить перед глазами, тщетно взывая к восстановлению справедливости. Перестал навязывать приятелям-дипломатам свое опасное для их карьеры общество, канючить, просить помочь устроиться на любую должность – хоть в Кот-д'Ивуаре, хоть во Французской Гвиане. Превратился из сомнительного друга в далекого и безвредного изгоя.
– Тебя не было всю ночь, батя.
Спина Валентина Николаевича напряглась.
– Что на этот раз? – продолжал Геннадий. – Преферанс, покер? Штосс, дебренц, баккара?
– А, надоело все…
– Ой ли?
Мокеев-старший тщательно перемешивал жарево.
– Всю ночь рубились в очко на одной квартирке… Шикарно рубились, сынок.
Геннадий помолчал, счастливо улыбаясь.
– А у меня сегодня, батя, случилась великая нечаянная радость.
– Вот как?
– Угу. Одна богатая вдова пожертвовала фантастические деньги. Завтра престольный праздник, а послезавтра нанимаю рабочих, закупаю стройматериалы… Иконостас вот хочу заказать.
Валентин Николаевич выключил плиту, повернулся к Геннадию.
– Поздравляю, сынок. И с праздником, и с деньгами.
