не корчи. Сам ведь понимаешь, да и я тебе тоже со всей уважухой скажу – помог ты уже по совести. С волыной нам сильно легче будет, а бог не фраер, глядишь, и сочтемся.
– Тогда все в ажуре. Смешной! – позвал Гарик кого-то из сидевших под тентом. – Подготовь Вовкин «хеклер», два магазина и дробных для обреза отсыпь. Во – консервов дай пяток. Питон, братуха, помоги ему, что ли.
Спортсмен сыто отрыгнул, плюнул в огонь и пошел к тентам. Главарь снова обратился к Колоде:
– Отсюда до границы с бульбашами топать дня три-четыре. Если из братвы кто докопается, скажи, что Гарик Лабарь еще не стух – отвалят без вопросов. У наших, кто по окраинам бродит, все по-чесноку – хоть и хаваем из разных шлемок, а дорогу друг другу не переходим. Вот глубже – там жесть жестянская. Лучше со зверьем поцапаться, чем с тамошними уродами.
– Почему это? – с неподдельным интересом спросил Колода.
– А сталкерюга твой не рассказывал, что ли? Думаешь, чего мы на окраине сидим? Потому что в глубине, – Гарик показал на север, – там чуваки вообще отмороженные. Один «Приоритет» чего стоит – их почти триста стволов, уставников долбаных. Не то что за артефакт – они за кусок железа, который на большую землю вынести захочешь, тебя к стенке поставят. Причем в буквальном смысле: часок помурыжат – типа военно-полевой суд проведут, – потом зачитают приговор и торжественно расстреляют. Против Зоны они так борются, чтоб никто ничего из нее никуда. Они за это «Волю» и не любят. Это тоже группировка такая. Хотя, как сказать, группировка. Блаженные они какие-то. Свободу всем даром, даешь миру правду о Посещении и прочая муть. Но если их не трогать, то и они не тронут. Хуже всех – наемники. Спецы конкретные, но и на голову хромают тоже конкретно. Ни законов, ни понятий, ни тормозов. За хорошие бабки родителей на развес продадут. Поэтому, кстати, в большие стаи не сбиваются – постоянно грызутся. Но ради серьезной делюги могут и организоваться на полста душ. Тогда туши свет, сливай масло. Порвут как грелку любого тузика. Так что мы в этот котел не лезем, нам здесь хватает, эти вон груши ходячие околачивать. А, сталкер?
Сапсан, слушая этот разговор, при последних словах главаря не выдержал.
– Пошел ты, ублюдок! – злобно сказал он.
– Чего-о? – опешил Гарик.
– Что слышал. Нравится тебе, козлу, шакалить тут со своими сявками? А по-серьезному работать, значит, кишка тонка? Я хоть и у Скрябы кантуюсь, но про ваше отродье часто слышу. Как наваливаетесь скопом на одного, обдираете, да еще и уработаете, как бог черепаху. Хотите, уроды, на чужом горбу в рай въехать? Ты, может, слыхал, как по весне пятеро ваших с бошками отрезанными и руками, по локоть оттяпанными, на Западном валу висели? Помнишь ведь, да? У одного из них еще кликуха была такая звучная – Лютый. Подходящая кликуха – видел я, как он люто обделался, когда ему Медведь первую руку отчекрыживал. Обделался – и сдох. Все вы такие, вши болотные…
Гарик перемахнул через костер и, выхватив из-за голенища длинный нож, навис над сидящим сталкером. Приставив блестящее лезвие к его животу, главарь
