мою бумажку и ещё пять долларов. Дала сдачи. Володя галантно поблагодарил её, я кивнул головой, девочка присела – книксен.
Мы вышли из магазина на стерильную улицу.
– На корабль или прошвырнёмся? – предложил боцман.
Я оглядел улицу справа и слева. Красивые, чистенькие домики, никаких развалин, щербатых изгородей, – кто всё это делает? Вспомнил трущобы Мурманска, грязь и мазут в воде гавани, лениво колыхающиеся от небольших волн. Почему у них так чисто и уютно, а у нас нет?
Володя глядел на меня, усмехаясь.
– А, хочешь, я скажу тебе, о чём ты сейчас думаешь? О том, что у них чистота и порядок, а у нас всё по-другому? Так? Угадал?
Но я только молча посмотрел на него. А что говорить?
На промысле, да и на предыдущих практиках, я много раз встречал иностранные суда – покрашенные, чистенькие. И если встречается ржавое, с облезлой краской, то это либо польское, либо румынское, в общем – из стран народной демократии.
– Пошли на корабль! – почему то от этих мыслей мне стало паршиво на душе.
Нам предстояли ещё два месяца работы в Атлантике.
Подъём в шесть утра, отбой – пока не закончится выборка всего порядка. Однажды эта работа заняла трое суток, заканчивали мы её в условиях надвигавшегося шторма. Именно тогда я обнаружил, что можно спать стоя, обняв в трюме пиллерс, в ожидании подачи очередного груза.
Девять баллов для нас – рабочая погода, но именно в такую погоду легко оказаться за бортом во время работ на палубе. К счастью, нас миновала такая участь, если не считать случая со мной.
Я работал на палубе, смазывал сетевыборку. Рулевой пропустил бортовую волну, судно зачерпнуло правым бортом несколько тонн воды, которая подхватила меня и, с переменой крена, повлекла по палубе к левому борту, выкинула за планширь, за борт, вдобавок по голове ударила летевшая за мной пустая бочка. На палубу меня вернула очередная порция воды, зачерпнутая уже левым бортом. Мокрый до нитки, я был отправлен в кубрик, сушиться. В предвкушении отдыха я переоделся, переобулся, но согревшись, через десять минут вернулся на палубу.
Последнее не осталось незамеченным, мой авторитет среди команды рос.
Ещё более он вырос, когда Лёшка-боксёр, осуществлявший загрузку трюма, упустил грузовой трос и он, юркнув через шкив, закреплённый на штаге, соединявшем фок и грот мачты, упал на палубу. Всё, погрузочно-разгрузочные работы оказались парализованы. Назревал простой.
Заправить трос можно было только с помощью плавбазы, подняв их судовой стрелой человека в люльке, который заправил бы трос в шкив. Я предложил эту операцию сделать немедленно – всего-навсего проползти от фок-мачты по штагу шесть метров до блока и продеть в него привязанный к поясу грузовой трос. Боцман побежал к капитану получить «добро» на эту операцию, гибель моряка от падения с девятиметровой высоты могла стоить капитану должности, а то и свободы.
Капитан дал добро, увидев как ловко, заученными до автоматизма движениями, я изготовил беседочный узел, предназначенный
