совершенно неподвижно и принялась сама раздевать его, то и дело касаясь его обнаженного тела губами, языком и длинными прядями распущенных волос. Он стонал, едва сдерживая страсть, а потом в качестве сладкой мести разложил меня на траве и стал жадно целовать мое обнаженное тело, лаская каждый особо чувствительный его кусочек. И лишь когда я уже чуть не плакала от сжигавшего меня желания, он легко вошел в меня…
Воспоминания об испытанном тогда наслаждении ударили мне в голову, точно хмельное вино, и я, искоса глянув на своего прилипчивого братца, вдруг почувствовала к нему неприязнь. Своим приездом он нарушил наше с Ральфом чудесное лето, а ведь теперь папоротники уже так высоки, что легко скроют нас от любого нескромного глаза, и лишь парящий в вышине сапсан с его острым зрением сможет разглядеть наши нагие тела в этом тайном зеленом убежище.
Я вдруг сказала:
– Мне надо вернуться, Гарри. Я плохо себя чувствую. У меня снова голова разболелась.
Он с сочувствием посмотрел на меня, и его нежная отзывчивость пробудила во мне мимолетную жалость.
– Бедная Беатрис! Давай я провожу тебя домой.
– Нет, нет, – сказала я, продолжая притворяться. – Ты катайся в свое удовольствие, а я поеду к Мег, пусть она приготовит мне какой-нибудь целебный чай. Мне ее чаи всегда помогают.
Я быстро пресекла его возражения и взволнованные протесты и, развернув коня, поехала назад по той же тропе, которая только что привела нас сюда. Я чувствовала, что Гарри смотрит мне вслед, и нарочно сгорбилась, словно каждый шаг моей лошади болью отзывается у меня в голове. Но стоило мне оказаться под защитой зеленых буков, где Гарри уже не мог меня видеть, и я, выпрямившись, погнала коня по отлично утоптанной тропе; я даже немного срезала угол, чтобы побыстрее добраться до хижины Мег, – не стала выезжать на нашу подъездную аллею, а двинулась напрямик через небольшой провал в стене, окружавшей парк, и, вылетев на берег Фенни, быстрым галопом помчалась к видневшейся в полосах солнечного света хижине. Ральф сидел снаружи и привязывал к силку веревку. Рядом с ним на земле вытянулся пес. Сердце так и екнуло у меня в груди. Услышав топот копыт, Ральф отложил работу в сторону и с улыбкой пошел мне навстречу. Улыбка у него была теплой, естественной, когда он весело спросил:
– Ну что, удалось тебе стряхнуть с плеч твоего великолепного братца-гордеца? Он так держался, что я чувствовал себя рядом с ним просто дорожной пылью.
Я не сумела улыбнуться ему в ответ: слишком болезненным было воспоминание о том, что противопоставляло этих юношей друг другу.
– Просто мы ехали по холмам, – сказала я, – мимо наших мест, а я так по тебе соскучилась… Пойдем на мельницу?
Он кивнул, но с таким видом, словно подчинялся приказу. И улыбка из его глаз исчезла. Я привязала кобылу к калитке и следом за ним пошла по узкой тропке к старой мельнице. Как только мы оказались внутри, Ральф
