гниль. Беатрис права: если ты с этим еще не знаком, то тебе в самый раз пора учиться. Управлять поместьем – это тяжкий труд, а не только развлечения, знаешь ли!
– А я так хотела сегодня прокатиться верхом! – тихо, тоненьким голосом сказала я, но выражение лица у меня было весьма непокорное.
Папа посмотрел на меня и рассмеялся; наверное, ему показались смешными мое разочарование и моя тайная боль.
– Ах, Беатрис! – сказал он, как всегда, ласково. – А тебе давно пора учиться быть юной леди. Хозяйничать на земле я тебя научил, во всяком случае, я научил тебя всему, что знаю сам. Теперь мама должна научить тебя всему, что нужно знать истинной хозяйке дома. Тогда ты сможешь управлять своим мужем и в доме, и в поле! – Он снова засмеялся. Ему вторил дробный негромкий смех мамы, и я поняла, что потерпела поражение.
Гарри довольно быстро научился распознавать копытную гниль, но своей поездкой на пастбище он воспользовался еще и для того, чтобы убедить отца в необходимости позволить Ральфу и Мег перебраться в другой дом, получше. Когда он за чаем снова заговорил об этом, я не сумела удержаться и воскликнула:
– Что за глупости! Ральф и Мег прекрасно проживут и в старом домике. Он, кстати, обходится им почти бесплатно. Просто Мег – хозяйка из рук вон плохая, а Ральфу лень набрать соломы и перекрыть крышу. У них давным-давно всю солому с крыши ветром сдуло, а им обоим и дела нет! Да они никогда и не проявляли ни малейшего желания перебраться в другой дом. Что этой лентяйке Мег и делать-то в хорошем доме?
Отец кивнул, соглашаясь со мной, но на всякий случай все же посмотрел на Гарри. И это причинило мне мучительную боль. В первую очередь ему была важна точка зрения сына, его наследника, будущего хозяина поместья. А мое мнение, мнение дочери, даже если оно и было правильным, почти никакого значения не имело.
Нет, папа, конечно, не перестал любить меня. Я это твердо знала. Но я утратила его внимание, перестала играть в его жизни главную роль. Он разорвал прочные нити нашего долгого содружества, которые поддерживали меня с тех пор, как он впервые повел в поводу маленького пони, на котором ехала я, четырехлетняя. Он всегда раньше заставлял мою кобылу скакать бок о бок с его жеребцом. А теперь рядом с ним скакал его наследник, будущий сквайр.
Я могла ездить верхом, или играть на фортепьяно, или рисовать пейзажи – что бы я ни делала, это теперь почти не имело для него значения. Я была в его доме всего лишь дочерью. Я как бы временно здесь проживала. И мое будущее отец уже заранее связал с каким-то другим местом.
Но если теперь отец слушал только Гарри, то сам Гарри слушал только Ральфа. И поскольку у меня уже успели возникнуть кое-какие представления о том, кто такой Ральф, я была уверена: он непременно воспользуется столь сильным влиянием на Гарри в собственных целях. Но лишь я одна знала, что у Ральфа на уме. Знала о его страстной мечте стать хозяином этой земли, которую он горячо любит. Знала, как он страдает, потому что в родной деревне, на родной земле его считают аутсайдером. И он, как и
