русского человека? Но по пути я неприятно поразился тем, что русские деревни, встречавшиеся нашему маленькому отряду, совершенно забыли родной язык, оякутились… Кое-где на побережьях попадались деревянные склады местных золотопромышленников, местами суетливо пробегали оборванные фигуры беглых приисковых рабочих – вот и все, что имелось занимательного на берегах Лены.
На привалах мы падали, как убитые. Потом, придя в себя, неспешно раскидывали карты на расстеленной шинели, а в костер бросали сырую траву, пытаясь защититься от комаров… Еды было мало. Словно в насмешку, подножный корм так и плескался в прозрачной воде! Короткое лето не дает рыбам достаточно еды, поэтому они вынуждены пожирать друг друга. Оттого-то вся рыба здесь хищна, большие жрут маленьких, ловкие – слабых… Попутчик однажды высмотрел в свои круглые очки брошенный на берег обрывок сети, и мы с переменным успехом ловили ленка и харьюза на устьях ручьев, сбегающих по галечным ложам в главное русло. Однажды мы растянули ловушку между косой и осередком, надеясь выловить что-нибудь серьезное из плеса, и утром попалась здоровенная щука! Но рванулась она, стерва, и на наших глазах унесла сеть на пятнистом теле. Так подлый случай лишил нас прикорма…
Мы часто рассуждали о жизни, так как делать на остановках было абсолютно нечего, кроме сушки одежды, да приготовления скромной еды и чая. Как-то вечером, растянувшись на траве у огонька после преферанса, я спросил попутчика:
– Петрович, а скажи-ка, любезный, женат ли ты?
– О, женат, и давно! Мария Степановна ждет сейчас дома, волнуется. Светлая, замечательная женщина! Одна на всю жизнь…
– Разве такое может быть? Скучно, поди, видеть рядом одно и то же лицо.
– Нет, голубчик, совсем не скучно, если лицо любимое!
– И вы полагаете, любовь эта будет с вами до конца жизни?
– А что думать-то. Почитай, четырнадцать лет уже женаты. Дочка у меня, Настенька… Глазищи в маму, а натура вся моя! Знаешь, каждый раз слушает, раскрыв рот, и образчики всякие из путешествий, да камешки самоцветные – лучшие для нее подарки. А ты женат?
– Никак нет… – торопливо ответил я, – то есть, конечно, женюсь когда-нибудь… Наверное.
– Женишься, куда денешься! Смотри, какой ты удалой и лицом завидный, хоть и грязнющий… Умом тоже не обижен. Тебя отмыть, да приодеть, и отбою от девиц не будет, помяни мое слово!
Мы засмеялись и принялись за чай. Я представил, как приезжаю в Питер героем, в парадной форме, и на каком-нибудь балу небрежно обвожу барышень глазами. Но дальше мечты отчего-то застряли, и я молча воззрился на огонь. Петрович протянул озябшие ладони к костру и с воодушевлением продолжал:
– Дети – это великое благо и дар Небес… Нам-то с Машенькой только одного Бог послал. А ты уж, Андрей Николаевич, поболе расстарайся!
