сатрапом», как угробившего на тяжких работах тысячи каторжников. Он принял меня сухо и даже сделал выговор – все горные были недовольны моим поступком. Понятно, что каждому хотелось поехать в такое путешествие, а не копаться в заводской пыли… Эх, вот она – людская зависть!… Я был подавлен, но волнительное ожидание путешествия и признание Муравьевым моей правоты не дали мне раскиснуть. В довершении чудес меня повысили в чине и обещали прибавить жалование.
О, как жизнь все-таки хороша!!! Судьба, наконец, пожалела меня и сделала неожиданный кульбит, вырвав из круговорота рутины и мрачных размышлений.
На реке Селемдже (Худ. Вронский)
…И вот наступила вожделенная середина мая пятьдесят четвертого. Для торжественного отхода экспедиции Иван Разгильдеев расщедрился на великолепную иллюминацию, и гористая местность тому отлично поспособствовала. Везде были развешаны сделанные из шкаликов и плошек звезды, орлы, китайские фонарики и прочая славная мелочь. На склоне вызывающе торчал щит с горделивой надписью: «Исполнителю идей Петра Великого!». Местное предание гласило, что Петр одно время намеревался строить Петербург не на Неве, а в устье Амура.
Длинная кавалькада лодок, барж и плотов потянулась по Шилке… Вода была высокой, вельботы быстро несло, и тушу «Аргуни» тоже тащило довольно успешно. Когда мы вышли в Амур, генерал-губернатор поднялся на палубу и громко закричал:
– Мы в Аму-у-у-ре-е-е-е!!!
Дружные глотки офицеров и матросов ответствовали ему со всех судов. Первый пароход дальней Сибири отправился в свой первый славный путь…
Сибирь
Путешествие наше длилось без малого месяц. Места мы проплывали дивные по красоте, а картина вокруг постоянно менялась. Лес густо стоял по берегам, то сосновый, то вязовый или дубовый… Не было проблем и с дровами для движителя. Амур со всех сторон обступали горы средней величины, которые то грозно сдвигались утесами, то отдалялись, уступая место пологим выкатам. Я везде поглядывал на подбережины и выходы пород, но заметок не писал, было совершенно некогда, душа моя оказалась настолько переполнена эмоциями, что делу места не осталось.
Змей в прибрежных лесах и впрямь оказались целые сонмища, а леса кишели разнообразным зверьем… Стреляли мы в основном для еды – жареный на вороте кабан или косуля оказались знатной пищей и подспорьем к походному пайку! Однажды я заметил больного леопарда, который жадно пил из реки; при нашем появлении он медленно уполз под покров леса; очень бледная пятнистая его шкура скорее напоминала дождевую поганку, чем грозного зверя… Мы жаждали увидеть тигров, но, сколько ни вглядывались в девственную маньчжурскую тайгу, ни одного полосатого красавца так и не увидели. Как обидно! Зато многочисленные медведи, ошивающиеся вдоль воды, шумно ломились в чащу, едва завидев авангардную лодку. Я не убивал мишек, мне их было отчего-то жаль… Они казались мне неповоротливыми толстяками, слишком
