своей автобиографии ужасные трудности, с которыми она столкнулась, когда слава накрыла ее. Это было так абсурдно, что немного развлекло меня, и я высидела несколько страниц, полных утрированного пафоса, уверенная, что он приведет молодую женщину в восторг.
Ночью я просыпалась под цветным пуховым одеялом на моей новой кровати и смотрела в потолок, представляя себе (не слишком в это веря), что у меня начинается новая жизнь. Думала ли я раньше, что жизнь моя сделана, вычерчена, проторена? Вероятно, да. Как это странно – мне ведь всего тридцать два года. Я перестала задавать себе вопросы. Я едва терпела, чтобы не позвонить Флориану и не спросить, это ли заставило его бежать – моя непрошибаемая уверенность, которой были отмечены наши последние годы. «Мамочке надо было задавать себе вопросы?» – спрашивала я Ти-Гуса, который спал, свернувшись клубочком под моим бочком. Ти-Мусс у меня в ногах издавал вопросительное «мру?» и снова засыпал, не дожидаясь ответа. Мне представлялось, что я в космическом корабле, одна под одеялом, с двумя котами в качестве спутников, буду вечно бороздить бархат ночи. В состоянии, в котором я пребывала, эта мысль была так приятна, что я засыпала почти безмятежно…
В понедельник утром я проснулась от гвалта, доносившегося из гостиной и кухни. Выйдя в одной футболке, я обнаружила, что это просто Ной, Никола и Катрин готовятся к трудовому дню. Ной поглощал хлопья с молоком, протягивая Никола бумаги, которые тот забыл подписать в конце недели, то и дело слышалось: «Где моя шапка?», «Куда ты дел мой шарф?», «Надо выйти через пять минут!», Никола бегал в трусах, натягивая одежду наизнанку, а Катрин, не отыскав резинки, перевязывала свою буйную шевелюру веревочкой от мусорного мешка.
– Как дела? – спросила я, щурясь.
– Утро буднего дня, когда у тебя есть дети, – ответил Никола, чмокнув меня на ходу. – Хочешь круассан? Пончик? Я отведу мелкого в школу и вернусь… НОЙ! Ты надел сапоги не на ту ногу!
Ной шагал через гостиную, левый сапог на правой ноге, правый на левой.
«Черт, я опаздываю…» – прорычала Катрин, уворачиваясь от него. Она работала три дня в неделю в маленьком кафе в Плато-Мон-Руаяль, где подавала напитки и черствые булочки молодым людям, перекусывавшим наедине со своими ноутбуками. Весь Плато-Мон-Руаяль жил благодаря труду студентов театрального училища, чьи мечты разбились о действительность.
– Пока! – крикнула Катрин; веревочка от мусорного мешка развязалась, волосы упали, рассыпавшись вокруг лица.
– Пока! – отозвался Никола и тотчас заорал: – НОЙ!
– Пока, Жен, – помахал мне рукой Ной, выходя походкой пингвина: сапоги по-прежнему были надеты не на ту ногу.
– Пока? – сказала я закрытой двери.
Появившийся Ти-Мусс потерся о мои ноги и пристально оглядел квартиру, удостоверяясь, что все потенциальные враги ушли, потом посмотрел на меня и коротко мяукнул: «Ми?»
«Валяй!» – указала я на его миску, стоявшую в кухне. Он засеменил по квартире, наслаждаясь наступившими наконец тишиной
