друг друга у камина в доме моего отца, пока тот катался на лыжах со своей женой и моей сестрой, я испытала такой силы оргазм, что совершенно сорвала спину, после чего пришлось всем объяснять, что я слишком сильно чихнула. Весь остаток рождественских каникул мы улыбались, как два идиота, всякий раз, когда мне случалось чихнуть («Осторожно, спина! – Ничего, обойдется…») и отпускали дурацкие шутки на тему: «Что-то мне очень хочется чихнуть…»
В тот раз, когда мы заблудились, направляясь в гости к одному из его братьев, переехавшему в какую-то деревню в баварской глуши, и забрели, надутые и недовольные, в маленький трактир, казалось, сошедший со страниц сказки или романа «плаща и шпаги». Мы сели за деревянный стол на улице и выпили несколько кувшинов холодного пива, глядя, как сгущаются сумерки над горами и долиной. Мы были вместе уже больше трех лет, но в тот вечер говорили так, будто только что узнали друг друга. Мы диву давались и смеялись до упаду – мы снова друг друга покорили.
В тот раз, когда мы читали газеты февральским утром в воскресенье, и, подняв голову, я вдруг увидела, что он смотрит на меня. Он улыбался, и его голубые глаза сияли теплым, обволакивающим светом. «Ты самая красивая женщина, которую я видел в жизни», – сказал он мне, после чего спокойно вернулся к чтению. Оттого, что мы были вместе уже четыре года, и оттого, что, если говорить объективно, я никогда не была самой красивой женщиной, которую он видел в жизни, мое сердце как будто растаяло в груди…
– Ты играешь во «в тот раз, когда»? – спросил меня Никола.
– Что?
– Ты витаешь в облаках и улыбаешься ностальгической полуулыбкой.
– Я…
– Не играй во «в тот раз, когда». Это вредно.
– Опасно для жизни, – подхватила Катрин.
– Что это за игра «в тот раз, когда»?» – спросил Ной.
Я взяла стакан с вином.
– Боже мой… я в самом деле так предсказуема, да?
– Просто мы тебя знаем, вот и все.
Я снова захлюпала носом:
– Ну да, но меня уже достало… Мне кажется, я вот уже десять дней играю в скверном фильме.
– Ну и отлично, играй – не жалуйся, – сказала Катрин. – Вот бы мне сыграть в фильме, хоть скверном.
Я чуть улыбнулась, благодарная ей за эту шутку, так удачно разрядившую атмосферу.
– Все верно… я кажусь себе такой… скучной. Такой банальной. Все это дерьмо так… банально. Это моя несчастная любовь, но… это так мелко, так предсказуемо. То, что я делаю – горюю, страдаю, самобичуюсь, пью, как все бедолаги, которых бросили.
– Никто не просит тебя быть оригинальной, Жен.
– Да, я знаю.
Я не стала упрямиться. Даже недостаток оригинальности моего горя страдал недостатком оригинальности.
– Играй же, – поторопил меня Никола. Я сложила «visières»[22], зацепившись за S Ноя, который в конце концов выставил «saga» (сага – откуда он знает такие слова?)
– Пятнадцать
Забрало (
