как увидел стряпчего, так в лице изменился и затрясся весь. Как заорет:
– Пшёл отсюда, тварь, я дома с тобой разберусь! С-сука!..
Порфирий с места не сдвинулся и выпростал барину огромный кукиш.
– А на-ка вот выкуси! Видел? Бумагу выкладывай, скотина!
Арманов аж ошалел от наглости такой.
– Какая тебе ещё бумага? – кричит, даже не выругался.
– Кака бумага? – стряпчий сделал удивлённо-брезгливое лицо и обошёл стороны, размахивая руками, словно мельница, – Кака бумага? Он, болезный, спрашивает, кака бумага!
Рывком подошёл к Арманову и, сменив милость на гнев, всунул ему свою харю прямо под нос:
– А вот така бумага, вор ты и хапуга! Така бумага, второй дубликат которой, стряпчим твоим сооружённый заботливо, здесь лежит! – Порфирий Иванович похлопал ладонью по затёртому кожаному портфелю в своей руке.
– Думал, дурак небось стряпчий твой, глупее Арманова Петра Алексеича! Ан нет, не тут-то было!
Арманов безотчётно схватил вдруг портфель и стал молча выдирать его из руки стряпчего. Но тот отвесил ему такой значительный тумак в голову, что Арманов еле на ногах устоял и портфель выпустил. Купец осел на землю с открытым ртом и невидящими глазами – кажется, его хватил удар. Вокруг него поднялась суета.
Тяжело дышащий Порфирий Иванович подошёл ко стоящему на том же месте и наблюдающему за развитием событий Татаринову.
– Господин хороший, стряпчий же я у супостата этого. Бумага сия, о которой баталия велась, лежит в сейфе армановском на случай надобности. А дубликат её заботливо я припас, беспокоясь о закабалённом дитятке моём ненаглядном… – Порфирий Иванович чуть слезу не пустил. – Вот он, примите с милостью от меня.
И Порфирий Иванович достал из портфеля бумагу.
Татаринов посмотрел на неё несколько секунд и сухо передал прислужнику своему:
– Проверить на легальность.
Тот пошел в заднюю карету, а Порфирий Иванович остался на месте и приговаривал всё:
– А то как же… Бумага настоящая… Ваш слуга покорный делопроизводству-то обучен, все чин чинарём, по всем законам прописана бумага…
К Андрюше и Катюше подошла всё ещё шокированная маман.
– Встань, Катюша! Не пристало тебе сидеть на мостовой, словно церковному юродивому.
Катюша с улыбкой встала.
– Я ещё не вполне понимаю, как всё это произошло. Сломали вы жизнь отцу со своими вывертами. Что же теперь делать? Гольц уехал обиженный, отец чудом очнулся. А тебе, Андрюша, лучше домой не приходить. Петр Алексеич не примет тебя обратно, – голос маман был раздражён, но это сильно скрадывалось усталостью от порушенных в миг мечтаний.
Андрюша опустил глаза и улыбнулся.
– Что ты думала, дочь, когда от отца вырывалась? Где он тебе теперь жениха такого найдет?
Дочь
