тем более – женское. Старались перефокусировать его внимание, говорили:
– В конце концов, Алексей, что ты так вперился – это неприлично! Дырку во лбу высверлишь!
Но он лишь странно улыбался и молчал.
Ничего особенного в этом он не усматривал и обид всерьёз не принимал, потому что никакого коварства не таил.
– Уметь примечать невидимое – значит быть мудрым, а учитывать это – значит быть благородным, – отговаривался он высказыванием китайских мудрецов, но ни мудрым, ни благородным, в смысле происхождения, не был, да и сам себя таковым не считал. Просто это была очередная цитата, он использовал её как неоспоримый аргумент. Но бывало, что какую-то свою мысль он выдавал за цитату, преподнося в виде восточной мудрости, и, если никто не возражал, начинал тихо радоваться в душе, понимая, что мысль получилась удачной и он словно принадлежит к всемирному сонму мудрецов.
Алексей не был болтлив, но иногда «вспыхивал», и тогда фонтанировал словесный протуберанец. Он с увлечением рассказывал, и весьма недурно, в лицах, с мизансценами, будто очнувшись от некоего внутреннего созерцания или захваченный оригинальной идеей, занятной информацией. К удивлению собеседника, отметившего такую метаморфозу, он смеялся, радовался нечаянному озарению.
Вечером, после работы, засыпая в неуютном овражке чужого диванчика, вспоминал о том, что «растопырился» перед непонятно кем, и жалел, что зря «растопырился», зря выплеснул идею, и импровизация осталась неоценённой. – Бисер метнул перед свинками, – досадуя думал он. Но именно «свинками», потому что ему казалось, что даже мысленно сказанное «свиньями» может обидеть.
Такую «пьеску» он мог отыграть и перед совсем незнакомым собеседником – на автобусной остановке, в метро, в очереди. Хотя и помнил булгаковское – «никогда не разговаривайте с неизвестными», он вёл себя как деревенский житель, провинциал, который обязательно должен поздороваться со всеми встречными, расспросить о здоровье близких, поговорить о себе, уловках заокеанских политиков, видах на урожай в Краснодарском крае и непрогнозируемых причудах сошедшей с ума природы.
Он мгновенно создавал оригинальную теорию применительно к какому-то незначительному предмету или событию, вызывая удивление таким напором и открытостью, был похож на чудака, городского сумасшедшего, но как только начинал понимать, что его принимают за чокнутого, мгновенно замыкался и торопился уйти.
Рассказы для незнакомых он называл «мои публикации» и, смеясь, говорил:
– Не все ведь сочинения должны быть напечатаны! Они летают, как паутинки осенью, что-то хорошее напомнят и вызовут восторг.
О том, что паутинки могут противно липнуть к лицу и рукам, он не думал. В этом не было романтики.
Некоторые опасливо сторонились, другие же охотно пытались поддерживать разговор. Вскоре Алексей определял, кто перед ним, что за человек. Ему становилось
