опускался, старался не засиживаться.
Понятно, что это было полной ерундой, но как-то уж очень деловито, напористо внушала старуха товарке свою теорию. Это всплывало всякий раз при виде куста, породило устойчивый комплекс неприятия, а ещё больше напоминало, что не надо лезть в чужие глупые разговоры, даже и ненароком, а потом расстраиваться неизвестно из-за чего.
Тем не менее, Алексей исправно его поливал, но делал это без всякого удовольствия, словно нёс некую повинность, надеясь, что от таких его мыслей растение не совершит над ним плохого или вообще зачахнет. Однако оно становилось всё пышнее, словно назло, вероятно, стараясь переубедить его, а возможно, даже – подпитывалось его отрицательной энергией и антипатией.
Иногда он отстригал большими ножницами нижние пожелтевшие листья, толстые и крепкие, как негнущиеся пальцы. И снова становилось неприятно, словно попросили постричь ногти на ногах у кого-то.
Он мог бы сказать хозяйке, что цветок неожиданно завял, но лукавить не хотел и обрекал себя на эти маленькие трагедии.
Окно было прикрыто задымлённой занавеской, которая никогда не отодвигалась, на подоконнике лежала толстым слоем пыль. Здесь же стояло старое кресло, накрытое бордовым пледом. Алексей высокопарно называл это место «рекреация», «место для пленэра», но садился сюда очень редко, потому что было кресло шатким, ненадёжным.
Он плеснул бурливого, брызжущего колючками кипятка в кружку, коротко понаблюдал, как разворачиваются крупные листья на дне, окрашивают воду в густой коричневый цвет, понял, что очень хочет чая. Ему нравился крепкий чай. И листья. Так он убеждал себя, что чай настоящий.
– Ритуал немыслим без привычной чашки, кружки. Так вкусней. – Сглотнул слюну.
Он залил «скорострельные» серые лепёшечки геркулесовых хлопьев, кинул туда кусочек сливочного масла, столовую ложку клубничного варенья, чтоб уменьшить отвращение, пошёл в ванную чистить зубы и старательно бриться, потому что не любил седоватых, неаккуратных «нескошенных» кустиков на лице.
Здесь недавно был сделан ремонт. Новая плитка сизовато-белого цвета над ванной, прикрытой спереди сдвижными шторками, кафель пола тёмно-бурый, практичный, пыль на нём незаметна, шкафчик над маленькой раковиной. Полотенцесушитель остался старый, неудобный, потому что косо упирался одним краем в стену, ничего нельзя было развесить, а за его замену местный «техник-сан» потребовал немыслимые деньги. Поэтому новый «полотенчик» так и лежал в упаковке, под шкафом на кухне. Хромированный, блестящий, холодный и бесполезный.
В зеркале отразилось худощавое удлинённое лицо, небольшие брыли, лоб, кое-как прикрытый непокорными вихрами – «соль с перцем», вспаханный мыслями и заботами жизни, брови-запятушки, слегка вытянутый вниз тонкий нос, пышные усы, отчего мелкий подбородок был похож на кадык-выскочку, вспрыгнувший выше привычного предела, да так там и застрявший.
– Только глядя в зеркало чужой лысины, можно
