пьесы, во Франка идут. В книжном шкафу я заметил более десятка книг, автором которых был Дупий. Пространственно они умещались на одной полке, даже немного свободного места оставалось.
– Видишь, Цвет, – сказал Владлен, – меньше, чем полметра всего-то книг, ерунда по большому счету, зато – какая жизнь! Четырехкомнатная квартира в центре города, дом в Конче, секретарство в Спілці, лауреатство, постоянное место во всех президиумах. Неужели и у нас когда-нибудь так будет?
– И всего-то десяток книжек, – эхом откликнулась Эля.
Стол с закусками отодвинут к стене, поэтому места и без того в просторной комнате – как на стадионе. Танцевали под медленные и грустные мелодии Джо Дассена. Когда я отходил к столу, чтобы присоединиться то к одной, то к другой компании, не желавших терять времени на танцы, Элю несколько раз приглашал Мирошниченко. Они о чем-то тихо разговаривали – ничего особенного, парторг с профгруппоргом – почти производственное совещание. Со стороны хорошо смотрелись – рослый, статный Мирошниченко, бывший сержант-пограничник и тоненькая хрупкая Эльвира, всю жизнь занимавшаяся бальными танцами. Фигурка – мечта, точеная, как пешечка, ноги – вообще, полный отпад. Я изредка бросал на них взгляд – не слишком ли он нарушает дистанцию? И когда замечал, что он долго шепчет ей на ухо, опасно приближаясь, издали грозил ему пальцем. Не наглей, Влад, с чужой чувихой!
Эта красавица – моя девушка, парторг напрасно бьет к ней клинья, и с ним я тоже на дружеской ноге, и нам всем хорошо, иначе и не может быть. А снег идет, и девушки все вокруг такие красивые, а парни – мои друзья, все мужественные и благородные, как герои Ремарка или Хемингуэя, и впереди – вся жизнь! И столько еще будет теплого, солнечного, светлого, и я стану знаменитым писателем, и меня полюбят самые красивые женщины, и толпы поклонников, и все премии будут мои, я узнаю мир, все страны и континенты. У нас с Элей будет дружная и прочная семья, двое детей – дочка и сын, дочка будет такая же красивая, как мама, сын – такой же умный, как его отец. А снег падает и падает, тихо-тихо, по ниточке тонкой скользя, его ласковые хлопья, как белые птицы, садятся мне на руки, на губы, на волосы, а я – памятник. Вы разве не знаете? Меня давно увековечили в бронзе, снежинки падают, и бронза тихо звенит.
Есть такая студенческая поговорка: чем лучше вечером, тем хуже утром. Что-то в этом роде. Уснул я, оказывается, прямо за столом. И не я один. Рядом на полу дремало еще несколько человек. Игорек ведь предупреждал: можно и с ночевкой. Выпив пива прямо из горлышка, пусть и теплого, но такого желанного, посмотрел на часы: половина четвертого! Утра, судя по всему, так как темно. Куда же все подевались – Игорь, Влад, Эля? Самое главное – Эля! Она ведь с Мирошниченко вчера весь вечер танцевала! Ведь что ей делать оставалось, если ты бухал, как последний жлоб?
Поднялся из-за стола, чуть не рухнул на кого-то внизу.
– Цвет, ты успокоишься сегодня или нет, а то я тебя успокою!
– Тише
