зашли сюда, случайно поинтересовались, как меня звать, и случайно спросили о гребаном чудовище из озера Уайт…
– Погодите, – перебиваю я. – Вы сказали…
– Ни хрена я не сказала! И уж зуб даю, я ни хрена не говорила вам, ребятки.
– Но…
– Вы оба, сейчас же валите из моего кафе. Вон!
– Чудови…
Дебби хватает мою тарелку и разбивает вдребезги об стол.
– ПОШЛИ НА ХЕР ИЗ МОЕГО КАФЕ!
Пока котлетка из бургера падает на пол, я поднимаю Вайолет с места и проверяю, не забыла ли она сумочку. Не забыла. Вайолет Хёрст – единственная женщина, которая носит солдатские штаны и при этом использует карманы по назначению.
Уже у двери я оборачиваюсь для последней попытки:
– Можно…
– Хотите монстра? Валите к Реджи Трегеру! – вопит Дебби, и в голову мне летит вторая тарелка.
Я успеваю закрыть дверь со стороны улицы, как раз когда об нее со звоном разбивается тарелка.
– Ну ни хрена себе! – говорит Вайолет по дороге к тачке. Мы сняли приземистый универсал той марки, которую “Дженерал моторс”, как я думал, перестала выпускать лет пять назад. – Блин, что за херня происходит?
– Дама не любит ученых, – отвечаю я.
– Да уж. Хреново: французский тост был такой аппетитный.
– Размороженный.
– Правда? Вот сука! А ты откуда знаешь?
– Видел, как она вынула его из морозилки.
Вайолет замирает, уже взявшись за ручку правой дверцы:
– Ты собирался мне об этом сказать?
– Я думал, будет вкуснее, если не скажу.
– Это такой прикол, да?
На мое счастье, как раз в этот миг позади кафе раздался грохот, словно кто-то ударил по мусорным бакам, а еще кто-то закричал от боли.
Швыряю ключи по крыше в сторону Вайолет.
– Заводи мотор и жди здесь.
– Ни хрена.
– Не спорь. Если я не вернусь через три минуты, вызывай полицию.
На заднем дворе с десяток тинэйджеров кого-то пиздят. Вроде другого тинэйджера, хотя разобрать трудно, потому что они плотно окружили жертву, а лицо ее залито кровью. Техника у них, конечно, так себе, но зато как стараются.
Не обращая внимания на бойцов, я на автомате пробиваюсь к пацану, встаю на колени и закрываю его собой. Он без сознания, но дышит. Одна бровь рассечена, так что видно кость. Несколько менее серьезных ран на лице и голове. Кожа до странности холодная.
Парень начинает моргать.
– Не шевелись, – говорю я.
Он переворачивается на спину. Трогает лицо и видит кровь на руках:
– Ёб твою мать!
Проверил шейный отдел, как же. Пока пациент приходит в себя, подбираю с асфальта окровавленный клык и кладу в карман.
– Да не двигайся ты. Будет больно – скажешь.
– Больно!
– Погоди, я еще не трогал.
– Эй, мистер! – кричит кто-то.
