любуется Сайгоном, находит его прекрасным. Да, это было прекрасное творение французских рук, имперской эстетики, гения французской архитектуры, пересаженной на чуждую почву, в субтропики. «Как смеют аборигены претендовать на то, что мы уйдём и оставим им свою же собственность?», думал он. «Не они создали этот город, да и земля-то ведь вовсе не вьетнамская. Если на то пошло, они сами отняли эту землю в своё время у кхмеров, этого древнего народа поклонявшегося индийским богам. Теперь вот япошки, новая напасть». После долгой паузы, проведённой присутствующими в напряжённо-выжидательном молчании, он, полуобернувшись, жестом подозвал адъютанта, буркнув:
– Что там у нас из Виши, Жак?
– Приказ от маршала Петэна, мой адмирал – Вам предписывается немедленно заключить соглашение с дружественной Японией о признании её привилегированной роли и права на отстаивание своих интересов по всему Дальнему Востоку.
9.
Толпы плохо вооружённых и безоружных колонов маршировали по бульвару Боннар, на котором стены домов были увешаны триколорами с гербами, изображавшими обоюдоострый топор древнегерманского племени франков, и портретами маршала Петэна. Они вразнобой скандировали «Родина! Труд! Семья!». Лучше всего им удавалось дружно орать в тысячи глоток, при виде портретов:
– Маршал, мы здесь!
За ними следовали стройные ряды вьетнамских подростков. Это были отряды так называемой «Авангардной молодёжи», отобранные из детей богатых католических семей, лояльных Франции, учившихся во французских школах и посещавших французские секции по футболу и регби. Они не менее слаженно выкрикивали своими ломкими голосами:
– Маршал, мы здесь!
Деку вышел на балкон и, в стиле Муссолини, поприветствовал марширующие колонны римским салютом. По бульвару прокатился восторженный рёв:
– Адмирал, мы здесь!
Деку не обманывался на их счёт. При ближайшем рассмотрении, имея дела с местными французами, потомственными колонами, он не мог отделаться от брезгливого ощущения, что сюда в Индокитай в своё время были слиты наиболее никчёмные представители французской нации, люди без чести и достоинства, завистливая и агрессивная чернь. Но что делать – это был весь имевшийся в наличии человеческий материал, его материал, и с ним надо было работать. Мысленно он сравнивал себя с Огюстом Роденом – ведь работа с человеческим материалом требовала усилий, схожих именно с трудом скульптора. Народ, инертные массы, во всём подобен бесформенной глыбе мрамора или гранита. Молоточком и скарпелем, ножовкой и рашпилем, с ним надо работать кропотливо, на износ, чтобы в итоге создать прекрасное, атлетичное изваяние, живущее волей своего создателя. Деку вернулся за свой массивный стол из морёного дуба, уселся в мягкое кожаное кресло и вернулся к работе над документом, подробно изучая каждую его строчку и сверяясь с наваленными тут же в кипу досье, полученными от отборных следователей
