родная, послушай, ну услышь меня… Я… Ну я…»
«Я – последняя буква алфавита, – осадила она его словно беззастенчивого настырного ученика. – Хватит! Уже все слышала! Я устала тебя слушать! Я всегда тебя слушала. Оставь меня. Одного только прошу… Дай мне пройти!»
«Но ведь не было ничего, – бездумно повторял он, не в силах сойти с заезженной пластинки, – правда, Ася… Погоди, стой, остановись… Ну погоди же».
«Не было? Да? Она здесь не была?.. С тобой. Она сюда не заходила? Ты не приводил сюда эту сучку свою?! Я хочу уйти, не мешай мне… Ты слышишь или нет?! Посторонись… Не прикасайся. Ты мне противен. Убери свои руки!..»
Ася отошла, скользнула по стене, отскочив от него, – он ослабил хватку.
«Танцевать он собрался!»
Еще слышалась ей давно прерванная мелодия, отброшенная с резью разрыва сердца скрипящим криком иглы. Она ударила наотмашь по доселе безраздельно растекавшейся музыке, вошла и увидела: он с любовницей. Замерла в дверях, слепым шагом в тумане, не глядя на них, сидевших в кресле, сплетенных жаром, прошла боком – и тишина рассыпалась в ушах шумом крови.
Нет, он запер входную дверь – не услышал, токуя, поворотов ключа, нежданного прихода.
Невидящими, ненавидящими глазами она смотрела в беспросветную мглу впереди. Вольный ветер гудел в подворотне, и хлопал, стремясь вырваться, лист плохо закрепленного кровельного железа на крыше котельной, а в окно, зачем-то стремясь в тепло, обреченно бился беспомощный снег.
«Асенька, я прошу тебя…»
«И я не видела, как она смотрела на тебя? Наверное, уже видела себя здесь хозяйкой…»
«Это совсем не так…»
Павел приблизился к жене, зажимая в угол. Он пытался поймать ее узкую белую трепетавшую птицу руки с тонкой косточкой на запястье.
«Все равно уйду, пусти! Мне ничего не нужно от тебя, и деньги мне твои не нужны, пусть все будет твоим, все, чего ты добивался, а я уйду в чем была. Мне ничего не надо. Можешь возить своих сучек кататься… Отойди!»
«Куда же ты пойдешь?.. В такую погоду. Ты замерзнешь».
«Тебе-то что?..»
«Не говори так…»
Неприступная Ася дернула головой, откинула бахрому шали и отрезала:
«Уеду к маме. И ты этому не помешаешь. Все, все закончилось!.. Пойми наконец. Я ничего не хочу начинать заново! Опять!.. Ты это слышишь, до тебя доходит?!»
«Асенька, умоляю тебя… Прости. Я тебе объясню. Прости меня. Останься…»
Он опустился перед ней и, не давая двинуться, крепко обхватил ее бедра, наклонив повинную голову. Ася не отстранилась, ей некуда было отойти.
«Когда я пришла, она, значит, не сидела у тебя на коленях? Ты… – Она попыталась вырваться, ткнула его острой коленной чашечкой в бесчувственное лицо. – Видеть тебя не могу».
«Ася… Родная моя. Единственная моя».
«И ты ее не целовал?.. Ты мне омерзителен. Бабник. Ты же старый для
