мне готовило жестокие напасти. Спокойные часы моих счастливых дней уже истекли, и вместо них надвигались беды мои.
Сарматия почти не граничила с варягами следовательно нам не нужно было завоевание её; а вся война продолжалась только для того, чтобы наложить на них дань. Я писал для того к Скифскому царю, чтобы склонился платить нам, и письмо это было следующего содержания:
«Князь Варяжский вверил, мне войско, чтобы я тебя наказал. Неосторожно полагаясь на счастье, не противься его власти. Постарайся употребить в пользу снисхождение его к себе и, что я предлагаю письмом этим, ему покориться. Я могу сделать всё, когда ты обяжешься платить дань. Подумай об этом и отпиши ко мне, как поскорее, чтоб я принял такие меры, и сообщил о том моему Государю.»
Один из тайных моих неприятелей, находясь тогда при войск, нашел черновик этого письма, который я выронил из кармана моего. Это послужило ему средством к моей погибели. Чего не может изыскать злобная душа, когда вознамерится изблевать на кого яд свой? Письмо это было перегнуто надвое, и на одной половине его начальные строки содержали в себе совсем противное, нежели то, с чем было оно писано, а именно:
«Князь Варяжский отдал мне войско неосторожно полагаясь на счастье. Старайся употребить по пользу то, что я предлагаю письмом сим. Я могу сделать всё, подумай о том, и отпиши, чтоб я такие меры принял.»
Прочтя эту половину, отодрал он тотчас искусно другую, так что и приметить было нельзя, и бросил её, изорвав в лоскутки; а с первою как содержащею в себе явное доказательство в измене, которую он вздумал возложить на меня, бежал из войска, и явившись к варяжскому князю, донес всё то, что злость вложила ему в мысли.
Князю нельзя было усомниться в мнимой вине моей, когда он читал письмо, написанное рукою моей к его неприятелю. Он наполнился гнева, и за эту постыдную измену, о коей я и не мыслил, определил, за презрение всех оказанных ко мне милостей, наказать меня примерно. Князь в тот же час поручил донесшему на меня злодею, ехать к войску, и привезти меня, закованного в цепи, в столицу. Спешащий совершить мою опалу, летел, а не ехал, имея при себе княжеский указ о взятии моём под стражу. Он прибыл к войску, и тайно объявил об этом многим полковым воеводам, которые повиновались княжескому приказу. Я взят был ночью, и отвезен на переменных лошадях. Можно ли представить, в каком был я недоумении об этом поступке со мною, когда был уверен в моей невинности? Не мог я и подумать, что это стало следствием стараний тайных моих врагов. Однако не взирая на всё это, я повиновался воле моего Государя, полагаясь на чистоту моей совести. Слух о произошедшем со мною тотчас разнесся по всему войску. Любившие меня воины взбунтовались, и не слушаясь своих начальников, погнались за мною. Они скоро достигли нас, и я не успел остановить их запальчивости, как доносчик на меня был ими изрублен в куски. Они взяли меня на руки, и понесли назад с радостным восклицанием:
