несвязанные между собой вещи были элементами одной Системы – нерукотворного роботехнического организма зомбирования, созданного для подавления любых проявлений инакомыслия и отклонений от принятых норм; организма, работающего на врождённых человеческих инстинктах, таких как размножение, самосохранение, стадное чувство. И Джон, зная это, свято верил в то, что всё это можно исправить, он верил в самое лучшее, что на самом деле есть в сердце каждого человека, но забито, запрятано там самими людьми по велению этого беспощадного, деспотичного организма – Системы. И Джон был всепоглощающе счастлив, что вот это «лучшее», спрятанное и в нём, каким-то образом пробудилось, заявив о своих правах на существование, ухватило свой шанс, этот выигрышный лотерейный билет с ничтожно малой вероятностью выпадения нужной комбинации. Однако, Джон тогда не считал, что это лишь «счастливый лотерейный билет». Он верил, что каждый может проснуться, переродиться, но для этого… Не для этого ли они с друзьями и создали свой Союз? Ведь чуть расширив щель в заборе, через которую разглядываешь реальность, где разрешено видеть мир только под одним углом и в одном цвете, можно узреть совсем другую картину, зачастую прямо противоположную привычной чёрно-белой. И даже становятся видны уязвимости и слабые места в самой Системе… Система – это живой организм, крепкий как тысячелетняя скала, но она родилась не раньше рода человеческого, а значит, может быть побеждена ещё при жизни оного…
В эти предпраздничные дни Джон прослушал много музыки, для которой раньше не всегда хватало времени или сил. Последним его открытием и любовью стала группа The Kinks. Слушая милые, местами немного детские фантазии Рэя Дэвиса, Джон чувствовал в них некую мудрость, крывшуюся под очарованием несложных мелодий и не слишком заумных текстов – например, его поражал альбом «Something Else». Джон прислушивался даже к тем текстам, что не поражали его сразу – он уже понял, что автор «Sunny Afternoon» и «I’m Not Like Everybody Else» в любом случае достоин того, чтобы к нему прислушивались повнимательнее. Теперь он услышал, наконец, песню, которую ему пел Уолтер – «Do You Remember Walter» – она действительно потрясающе звучала. Вместе с этими песнями-зарисовками Джон улетал в неизведанную доселе волшебную страну, из которой так не хотелось возвращаться назад… Но когда он прослушал альбом «Артур», он окончательно осознал, что Кинкс теперь в ряду его самых родных и любимых групп. «Вместе с этим диском заканчивается славная эпоха 60-х», – думал он. Это был последний, отчаянный крик – «Brainwashed», «Young And Innocent Days»… Познакомился Джон и с творчеством таких исполнителей как Simon & Garfunkel, Bob Dylan, различными бит-группами. И везде, в каждой песне, в каждой ноте и в каждом аккорде находил он сочувствие и подтверждение тому снежному комку какой-то неведомой силы, нарастающей в нём. Он почти физически ощущал как этот комок словно увеличивается, трогается с места и катится с горы, набирая скорость. Джон впитывал все эти причудливые
