большие котлеты, шлепает несколько ложек пюре, льёт подливку.
– Салат бери.
А сама даже не садится. Стоит у окна. И Фимке жаль её, такую с утра уже наморённую, бегающую к окошку на звук каждой, изредка проезжающей мимо дома машины. М-да, что-то настроение у Фимки сегодня жалостливое. Володя вот. Что за удовольствие сидеть в тесных, наверное, надоевших за время службы, отсеках – или как они там называются: каютах? – подводной лодки, когда есть такой реальный шанс выбраться на твёрдую землю, на лыжах покататься, встретиться с родными, близкими, знакомыми. И себя Фимке жаль. Трудно даже представить, что завтра нужно идти в эту ненавистную школу. Как зайдет она в класс? Ох, и вправду, приехал бы, в самом деле, папка – он-то что-нибудь обязательно бы придумал! Почему у нее все не как у людей, уродилась же такая нескладёха.
И вообще, почему все в жизни так запутано и сложно? Почему, если хочешь сделать что-то действительно разумное, – ну, на твой взгляд, – доставляешь неприятности близким? Выходит, и в жизни, как в армии, сам себе не принадлежишь? Она вспомнила, как в детстве, нашкодив, страстно желала заполучить волшебную палочку, чтобы – раз! – и никаких проблем. И ещё какие-то мысли приходят Фимке в голову, пока она разделывается с котлетами, запивая их консервированным абрикосовым компотом.
Володе она напишет. Надо немедленно. Она, кажется, знает, как ему помочь безо всякой волшебной палочки. Люди, конечно, немало пакостей делают друг другу, сами того не желая. Но ведь можно сделать и доброе дело, правда для этого требуются некоторые усилия… Дурная, наверное, затея – мать ни за что не согласится. Ну да ладно, попробуем.
– Мам, – начинает Фимка, набрав в грудь побольше воздуха для храбрости, – можно к нам Володя приедет?
Мать прекращает мыть кастрюли и поворачивает к Фимке лицо. Глаза у неё в этот момент делаются такие же круглые, как у Анны Ивановны, когда та увидела букет. И вообще, они, – мать и Аннушка, – странное дело, похожи.
– Какой ещё Володя?
Склонив голову, мать обречённо смотрит на Фимку: ну, что, мол, ещё?
– Да знаешь ты, ну, солдат, вернее – моряк. Ну, я тебе рассказывала, который письма мне пишет с Северного Флота, рядом тут служит, в Североморске. Отпуск ему дают, – объясняет Фимка, стараясь говорить как можно непринуждённее, – а его родные живут далеко. А погода, сама видишь, метёт через день, самолёты почти не летают. А у него ещё две пересадки. А к нам – ни одной! Сел на самолётик, вжик, и тут.
Мать насмешливо кивает: домой, значит, нелётная, а к нам – «сел на самолётик»!
Фимка переводит дух.
– Ну, а там-то какие самолёты? Большие. И может, один-два рейса всего в сутки, а пассажиров сколько? А к нам обыкновенные «кукурузники» летают, и летят сейчас они только с почтой, а народу – никого!
Мать опускает вниз мокрые руки, с которых капает на пол вода и громко вздыхает:
