сходстве имени и образа, как вдруг добряк-сапожник, видя выражение нетерпения на его лице, отворил дверь, вышел с ремнем и шилом и, поглядывая на Мориса поверх очков, проговорил:
– Не хочешь ли ты разузнать что-нибудь о живущих в этом доме, гражданин? – сказал он. – Так говори, я готов отвечать.
– Благодарю, гражданин, – пробормотал Морис, – я так… ищу имя одного приятеля.
– Так скажи это имя, гражданин, я всех знаю в этом квартале. Где проживает этот приятель?
– Он жил, помнится мне, на старой улице Сен-Жак, но боюсь, не переехал ли.
– Но как его звать? Мне надо же знать его имя.
Морис, удивленный неожиданным вопросом, был некоторое время в нерешительности; наконец произнес первое имя, пришедшее ему на память.
– Рене, – сказал он.
– А ремесло его?
Морис был окружен кожевенными мастерскими.
– Кожевенник, – сказал он.
– В таком случае, – сказал прохожий, остановившийся и смотревший на Мориса добродушно, но немного подозрительно, – надо бы спросить хозяина.
– Это так! Что правда, то правда, – сказал привратник. – Хозяева знают имена своих работников. Да вот, кстати, гражданин Диксмер. У него кожевенная фабрика да работников более пятидесяти. Он может тебе сказать…
Морис обернулся и увидел добродушного человека среднего роста, в богатой одежде, говорившей о достатке хозяина.
– Только одно скажу, как и гражданин привратник, – продолжал прохожий, – надо прежде всего знать фамилию этого друга.
– Я сказал – Рене.
– Рене имя по крещению, а я спрашиваю прозвище. Все работники у меня записаны по фамилии.
– Ну, – сказал Морис, которому эти вопросы начинали надоедать. – Прозвания его я не помню.
– Как? – сказал хозяин кожевни с улыбкой, в которой почудилось Морису больше иронии, чем было в самом деле. – Как, гражданин, ты не знаешь фамилию твоего приятеля?
– Нет.
– В таком случае ты, вероятно, его не отыщешь.
И прохожий, вежливо поклонившись Морису, отошел на несколько шагов и скрылся в одном из домов старой улицы Жак.
– В самом деле, если ты не знаешь его прозвища… – сказал привратник.
– Ну, что ж, и не знаю, – сказал Морис зло, ему хотелось ссоры, чтобы излить свое негодование и скрыть неловкость.
– Что делать, гражданин, что делать; если ты не знаешь прозвища твоего приятеля, то, вероятно, как и сказал тебе гражданин Диксмер, вряд ли его отыщешь.
И гражданин привратник, пожав плечами, ушел в свою каморку.
Морису очень хотелось поколотить привратника, но тот был стар, и это спасло его. Был бы тот лет на двадцать моложе, Морис доказал бы, что закон-то равняет всех, но сила равенства не знает.
Притом день клонился к закату, и оставалось едва
