заскрежетал зубами при мысли, что есть еще люди, которые убеждены, что можно верить только слову дворянина.
– Но знает ли он наши имена, чтоб нас выдать? Нет, разумеется, он их не знает и не знает также, чем мы занимаемся, но ему известен наш адрес, и он опять придет сюда с порядочной свитой.
Вывод показался неоспоримым.
– Что же, – сказал голос, уже несколько раз поразивший Мориса своей повелительностью, – стало быть, решено?
– Да, сто раз да, и я вас не понимаю, любезный, ваше великодушие. Если бы мы попали в руки Комитета общественного спасения, посмотрели бы, как они стали бы с вами церемониться.
– Стало быть, вы настаиваете на вашем решении, господа?
– Без сомнения, надеюсь, что и вы не будете ему сопротивляться.
– На моей стороне один голос, господа. Я полагал дать ему свободу. На вашей шесть, и все шесть голосов обрекли его на смерть. Так пусть же будет ему смерть!
Капли пота, катившиеся по лицу Мориса, вдруг охладели.
– Он станет кричать, вопить, – сказал голос. – По крайней мере, удалили бы мадам Диксмер.
– Она далеко, в павильоне, и ни о чем не догадывается.
– Мадам Диксмер, – прошептал Морис. – Теперь начинаю понимать. Я нахожусь у хозяина кожевенного заведения, который говорил со мной на старой улице Сен-Жак и, удаляясь, смеялся над тем, что я не сумел назвать фамилию отыскиваемого мной приятеля. Но какую, черт возьми, выгоду доставит хозяину кожевни моя смерть?
Морис огляделся вокруг и увидел железный прут с деревянной ручкой.
– Во всяком случае, – проговорил он, – прежде чем меня убьют, я убью одного из них.
И он бросился к невинному инструменту, который в его руках должен был превратиться в страшное оружие.
Потом он вернулся к двери и стал таким образом, чтоб, растворившись, она прикрыла его.
Сердце его так билось, что слышно было в тишине каждый удар.
Вдруг Морис вздрогнул. Один голос сказал:
– Послушайтесь меня, разбейте стекло и выстрелите в него сквозь решетку из карабина!
– О нет, нет, не надо шума, можно попасться. А, вы здесь, Диксмер. Ну, что ваша жена?
– Минуту назад я заглянул сквозь шторы, она ничего не подозревает и спокойно читает книгу.
– Диксмер, разрешите наши сомнения. Как вы полагаете, что лучше – выстрелить в него из карабина или отправить на тот свет добрым ударом кинжала?
– Лучше кинжал. Обойдемся по возможности без огнестрельного оружия.
– Ну, кинжал так кинжал.
– Идемте! – повторили разом пять или шесть голосов.
Морис был сын революции, одаренный железной силой воли, ни во что не верующей душой, каких много было в то время. Но при слове «идемте», произнесенном за дверью, единственным барьером, отделявшим его от смерти, он вспомнил о том крестном знамении, которому научила мать, заставляя его на коленях лепетать молитвы, когда
