исследования – город[27]. Ведь даже если образ города рисуется как “лоскутное одеяло” с разнородными признаками и несхожими культурами, которое, как кажется, исключает гомогенизирующие попытки описания, вопрос о теоретическом месте, позволяющем осуществлять систематический учет выявляемых различий, остается, как правило, не поставленным. Это примечательно, потому что в духе концепций габитуса и поля, выдвинутых Бурдье, этнографические описания и детальные исследования неизбежно окажутся неудовлетворительными, если в них будут оставлены без внимания реляционные связи изучаемого и сравниваемого.
По этой причине перспективы, связанные с сетью отношений, касаются – по крайней мере потенциально – всего в городском пространстве, а не только отдельных наблюдений и описаний. Это означает, что при анализе городских ансамблей особые “местные условия” нужно соотносить с тем, что имеет значение не только здесь, но и в других местах. При этом поле городского пространства определяется и через реальные, и через возможные отношения, чья общая логика раскрывается, только когда они рассматриваются вместе. “Оба пространства – пространство объективных позиций и пространство мнений – должны […] рассматриваться как два перевода одного и того же предложения” (Bourdieu/Wacquant 1996: 136). Так, например, “пространство мнений” в рабочем квартале охватывало бы прежде всего доступные непосредственному наблюдению и индивидуальной реконструкции потребности повседневной жизни, т. е. безработицу, готовность к насилию, ксенофобию, употребление наркотиков, теневую экономику и т. д. Кроме того – иными словами, за пределами ближайшего кругозора тех, кого это всё напрямую затрагивает, – надо принимать во внимание и то, чего в этом районе не хватает или что можно найти только в так называемых буржуазных районах города, а именно: относительную безопасность, неповрежденную инфраструктуру, торговый ассортимент, культурные учреждения и т. д. Всё это можно обрисовать здесь лишь в самых общих и клишированных чертах. Но такой способ позволяет в конечном итоге увидеть, что образы жизни, наблюдаемые и в обделенных, и в привилегированных городских пространствах, несмотря на все различия и границы, тесно привязаны друг к другу, поскольку там лишь с трудом можно завоевывать то, чем здесь можно пользоваться уже как чем-то само собой разумеющимся.
Акторы, каждый в своей среде, действуют по-разному, но вполне сопоставимо с точки зрения требований и соотношений, специфичных для того или иного поля. “Пространство объективных позиций” включает в себя “пространство их мнений”, поскольку агенты[28] производят своими действиями специфические эффекты, которые в значительной степени соответствуют занимаемым позициям и соотношениям в социальном поле. Это никоим образом не исключает противоречий и конфликта интересов, которые какой-то области – например, в экономической или интеллектуальной – даже способствуют достижению результата. Их эффективность или
Необходимо напомнить, что чикагская школа городской социологии разработала свои “Предложения по изучению человеческого поведения в городской среде” (такой подзаголовок имеет работа “Большой город” Парка и Берджесса – Park/Burgess 1984) именно для изучения “города”, который Роберт Парк охарактеризовал как “среду обитания цивилизованного человека” (ibid.: 2). И в свете этой традиции сегодня становится ясно, что образ города никоим образом не исчерпывается суммой “привычек и обычаев людей, населяющих его” (ibid.: 4).
Bourdieu/Wacquant 1996: 139. В отличие от слова acteur, французское понятие agent более однозначно указывает на социальную переплетенность: оно, во всяком случае, не означает “биологических индивидов, действующих лиц или субъектов в экзистенциалистском смысле или в смысле философии сознания” (ibid.).
