“габитус места” надо было бы тогда понимать не как результат макроструктурных условий и микропрактических воздействий, которые на мезоуровне еще раз реконструируются в соответствующих структурах, габитусах и практиках[36]: в противоположность этому механистическому толкованию понятий, логику места следовало бы понимать как ансамбль структурных и актуализированных отношений, которые воздействуют друг на друга всегда – в каждом случае специфическим образом, – а не только на полпути или на среднем уровне. Вместо того чтобы изобретать модель “габитуса места”, важно реконструировать его логику, которая специфична для каждого поля. Ведь даже стройное членение модели “трех М” не может скрыть от нас тот факт, что границы поля можно найти только “в самом поле” (Bourdieu/Wacquant 1996: 130), т. е. они определяются in concreto.
Габитус большого города
Взгляд на город как на отдельное социальное пространство с особенностями габитуса и специфическими эффектами поля уже имеет определенную традицию[37], которая получила недавно новый импульс благодаря работе британского географа Мартина Ли (Lee: 1997). Если в рамках модели “трех М” для определения габитуса места внимание направлено прежде всего на формы образования общества, имеющие место в малых пространствах в городе (см. Dangschat 2004), то в концепции “габитуса большого города” сам город рассматривается как выражение идентифицируемых привычек, вкусов и свойств. Это изменение угла зрения Ли обосновывает, указывая на то, что города – это не просто пространства, в которых что-то происходит, или места, в которых протекают социальные процессы (об этой идее города как “вместилища” см. Löw 2001: 24). Ли подчеркивает производственный характер пространственных условий и, соответственно, говорит о “культуре места” как “кумулятивном продукте коллективной и осевшей в виде осадка истории этого места” (Lee 1997: 127).
Ссылка на особую и уникальную историю места сближает этот взгляд с идеей “форм габитуса как систем постоянных […] диспозиций”, которые у Бурдье (Bourdieu 1993: 98) – как, кстати, уже у Марселя Мосса и Норберта Элиаса – действуют “в качестве оснований для создания и упорядочивания практик и идей”. При таком подходе габитус понимается не только как изобретательный порождающий оператор (modus operandi), но и как уже произведенный продукт (opus operatum) условий его возникновения, которые сложились раньше и как воплощенная история влияют на настоящее, заставляя его казаться само собой разумеющимся. Указание на условия возникновения еще раз показывает, что габитус неотделим от социологических структурных категорий, таких как пол, класс и поле, т. е. что интерпретировать его следует не односторонне, в привязке к актору, а всегда еще и в социальной привязке. Это, впрочем, еще не дает нам ответа на вопрос, может ли (и если да, то в какой степени) концепция габитуса, нацеленная на описание социальных практик, эффективно применяться и к социально-пространственным образованиям, таким как “малые и большие города, регионы, страны” (Lee 1997: 126–127). Ведь
Так интерпретирует “формулу воспроизводства структуры-габитуса-практики” Дангшат (Dangschat 2007: 38).
Cр. характеристику города, данную Робертом Парком (Park 1984: 1): это “состояние ума, набор обычаев и традиций, а также организованных установок и чувств, которые заложены в эти обычаи и передаются посредством этих традиций”.
