он, – но я вам не верю. Вы всегда насмехались надо мной, всегда смеялись, всегда были холодны со своими экзаменаторскими вопросами. Что ж вы хотите, чтобы я сказал вам, когда я вижу, что вы никогда не любили меня!
Я слушала непреклонно и неподвижно, не позволяя даже коснуться своей руки. Я хотела знать во что бы то ни стало; я чувствовала себя слишком жалкой в своем беспокойстве, приправленном миллионом подозрений.
– Э! Полноте! – сказала я. – Вы хотите, чтобы я любила человека, которого я не знаю, который все от меня скрывает! Скажите – и я поверю. Скажите – и я обещаю вам дать ответ. Слышите, после этого я обещаю вам дать ответ.
– Да вы будете надо мной смеяться, если я скажу вам. Поймите вы, что это секрет! Сказать это – это значит разоблачить себя всего! Есть вещи до того интимные, что их никому в мире нельзя сказать.
– Скажите, я жду.
– Я скажу вам, но вы будете смеяться надо мной.
– Клянусь вам, что нет.
После многочисленных обещаний с моей стороны не смеяться и никому не говорить, он наконец рассказал мне.
В прошлом году, будучи солдатом в Виченце, он наделал на тридцать четыре тысячи франков долгов; с тех пор как он вернулся домой – т. е. вот уже десять месяцев, – он не в ладах со своим отцом, который не хотел платить их. Наконец, несколько дней тому назад, он сделал вид, что уезжает, говоря, что дома с ним слишком дурно обращаются. Тогда его мать вышла к нему и сказала, что отец заплатит его долг с условием, что он будет вести благоразумную жизнь. А чтобы начать ее, прежде чем он примирится с родителями, он должен примириться с Богом. Он уже давно не говел.
Словом, он отправляется на восемь дней в монастырь San Giovani et Paolo, около Колизея.
Так вот в чем секрет!
Я облокотилась о камин и на стул, отвернув глаза, которые – Бог их знает отчего – были наполнены слезами. Он облокотился подле меня, и мы оставались так несколько секунд молча, не глядя друг на друга. Целый час мы простояли таким образом, говоря о чем? О любви, конечно. Я знаю все, что хотела знать, я все вытянула из него.
Он не говорил со своим отцом, но рассказал все своей матери; он назвал меня.
– Вообще, – сказал он, – вы можете быть уверены, что мои родители ничего не имеют против вас; затруднение только в религии.
– Я знаю, что они ничего не могут иметь против меня, потому что, если бы я согласилась выйти за вас замуж, это было бы честью для вас, а не для меня.
Я стараюсь выказать себя суровой, щепетильной, какова я, впрочем, и на самом деле, а также выставить свои нравственные принципы безусловной чистоты, чтобы он рассказал все это своей матери, так как он все говорит ей.
Он никогда еще не говорил со мной, как сегодня вечером.
Тотчас же я бегу, чтобы успокоить неприятно задетое самолюбие мамы, и все рассказываю ей, но смеясь, чтобы не показаться влюбленной.
Ну, теперь довольно! Я спокойна, счастлива, особенно счастлива за моих, которые было уже повесили уши.
Уже поздно, однако, пора спать.
31 марта
Это замечательное
