Может быть, это ее муж воспротивился? Тем не менее Кайса получила разрешение цитировать Юрунн Шлеттебё, если та останется анонимом. Словами «но подруга детства не знает, почему Сиссель Воге перестала разговаривать» Кайса завершила статью. Она не стала писать о ее родителях, так как оба они мертвы и не смогут себя защитить от критики Юрунн Шлеттебё.
Завтра она попробует получить интервью с соседом Юханнесом. Возможно, он знает больше.
«Молодая девушка не может перестать разговаривать без причины», – подумала Кайса.
В те периоды, когда отец не пил, он был как все другие отцы. Тогда он компенсировал все зло и был очень любящим и заботливым. Он превращался в Лучшего Папу в Мире, который водил их в церковь, участвовал в Армии спасения, читал вечерние молитвы вместе с ними и рассказывал, как сильно любит их, гладя по головам и обнимая. Они ходили в долгие путешествия на лыжах с апельсинами и «Kvikk Lunsj»[5], разжигали костры и жарили сосиски, ездили в воскресные поездки на машине вдоль фьорда.
В такие моменты лицо матери смягчалось. Может быть, именно это и давало детям понять, как сильно она страдала: огромный контраст между этой мягкостью, улыбкой, делавшей ее такой красивой, и молчаливой серьезной женщиной, которой она становилась, без сопротивления принимая все, что он говорил, и все, что причинял ей.
Когда отец был трезв, он молил о прощении, и мама говорила:
– Мы все понимаем, что ты не хотел этого.
– Обещаю больше не пить, – говорил он и засыпал ее подарками – украшениями, духами, одеждой. – Отныне ни капли больше, – провозглашал он.
Они так сильно хотели ему поверить, но слишком хорошо знали, что это только вопрос времени, когда он уйдет в новый запой с беспричинными, необъяснимыми приступами ярости.
В то же время эти хорошие периоды были необходимой передышкой, они создавали иллюзию нормальной жизни, не дающую им опуститься на дно, дающую время собраться и силу терпеть все плохие дни, когда они возвращались и детям приходилось искать убежище в укрытии в лесу.
Удивительно, что никто не обратился в Организацию по охране детства или в полицию, ведь они жили бок о бок с другими людьми и все по соседству должны были знать, как обстояли дела у них дома. Или, может быть, именно в этом и была причина, почему никто ничего не предпринимал. Все было слишком близко, было бы неприятно оказаться тем, кто сообщил. Наверное, это также было не совсем безопасно, учитывая необузданную ярость того человека.
Но была одна женщина, которой было не все равно. Одинокая фрекен Бьельке в инвалидной коляске, живущая прямо напротив, часто приглашала детей к себе. Когда отец приходил домой пьяным и дети убегали из дома, нередко случалось, что она подходила к двери и звала их к себе. Никогда ничего не говоря, не спрашивая, она всегда делала им толстые бутерброды – всегда с коричневым сыром и вареньем – и накрывала на стол перед телевизором в гостиной, садилась вместе с ними, не
Шоколадки, которые норвежцы традиционно берут с собой в лыжные походы.
