год его… А люди, ну не дураки же они, вы не дураки то есть. Начали елки эти ставить. А елки нам глубоко неприятны, они как бы сразу и живые и мертвые. Путаемся мы. А тут сунулся в дымоход или в курную избу, в любую поганую дыру заглянул – как там дела у людей? И на тебе – елка! Бррр…
Он передернул плечами.
– Елка, она, Гунька, что-то вроде репеллента для нашего брата. Зачем, думаешь, на могилы венки еловые кладут? Это чтобы мертвецы не вставали, Гунька. Это, Гунька, последняя печать, зеленая печать, жизнь среди зимы, среди смерти, холода и мрака. А ведь негоже, мы ведь тоже жить свою мертвую жизнь хотим. Ну, мы и… Делать-то что-то надо. Вот мы и встали как-то раз, все вместе, покумекали немного и пошли в люди. То одного отловим, то другого. Поговорим по душам. Подарок оставим… Это, Гунька, называется, обработка населения. Пропаганда. Пиар-кампания. Да хрен его знает, как хочешь, так и называй! Мы, мол, хорошие. Вы свои елки ставьте, хрен с вами, потому что мы хорошие. Ну, правда, лучше, конечно, если елка искусственная, тогда нам, конечно, дышать легче, тут уж мы потрудились – спаси зеленого друга, все такое. Но и натуральная, ладно, хрен с ним. Перетерпим. Если с приглашением. И заглядываем мы к вам буквально на минутку, на минутку, и веселим всех и подарки оставляем… Вы только пригласите нас: там чулок повесьте или колпак, мы не можем без приглашения. И придем, и деток порадуем… И про Снегурочку расскажем, и про зайчика. Хо-хо-хо…
– В чем засада? – осторожно спросил Сергей Степанович.
– Вот ты утром побежал чуть свет тогда, кинулся к елке, нашел коробку… А она плоская. Если бы телескоп, то длинная должна быть. Трубой. А эта – плоская. Но ты еще надеялся и дрожащими пальчиками обертку срывал с надписью: «Сереженьке». И открыл, замирая духом, и заплакал, и коробку на пол кинул… А папка твой, он, между прочим, всю жизнь о таком конструкторе мечтал. Он думал, ты обрадуешься. И он вспомнил, как хотел такой же конструктор, и он из него танки-самоходки, а ему барабан подарили. И расстроился, и на тебя накричал, что ты тварь неблагодарная. Конструктор этот дорогой, Сережа, он, папка, порадовать тебя хотел. Хотя дешевле телескопа, конечно.
Сергей Степанович ясно представил то утро, словно бы упал в него, как в воронку, в то нетерпение, дрожь, азарт, разочарование, горе, и остро почувствовал, как холодит босые его мальчишеские ноги вощеный паркетный пол.
– Сколько таких подарков, сколько обманутых надежд, сколько слез… А нам пища. Мы ведь не радостью питаемся, Гунька. Ну как такой, как я, может питаться радостью? Не говоря уж о Бэтмене. Ты б его, Гунька, видел!
– При чем тут Бэтмен, – пробормотал дрожащими губами Сергей Степанович, – при чем тут Бэтмен… Но ведь бывают и правильные подарки. Есть же… ну, которые могут себе позволить?
– А ты думаешь, сбывшаяся мечта приносит радость? Вот хотел пацан пожарную красную машину. Ты когда-нибудь хотел пожарную машину?
– Не-а. Я телескоп…
– Упертый ты, Гунька. А он хотел. С выдвижной лестницей, звонком и все такое. Он ее так хотел, что аж в животе замирало. Взрослые так даже бабу не хотят, как иной
