Страшное пламя ненависти и злобы, которые они выплеснут на деревянную крышу, вмиг озарит несчастную всеми муками ада, заставив сжариться живьем. Изабель, наклонилась к матери, несчастная была в полубреду, и уже совсем её не узнавала, прося воды и избавления. Слыша приближающиеся голоса, она хотела было поднять старуху, но, увы, у неё не хватило на это сил. Она смотрела в её глаза, привычные, любимые, в них даже в этом полубессознательном состоянии читалась материнская любовь.
– Мама, они рядом, они идут сюда с огнём – сказала Изабель, сжав её руку – нам надо идти, они сожгут нас.
Но мутный туман материных глаз не рассеялся. Она лишь нервно дернула рукой и всё также продолжила бормотать бессвязную речь. Изабель села и заплакала, она понимала, что ей не суметь вытащить больную мать из этой избы.
Крики стали ближе. Теперь она четко различала голоса, женские, мужские, они больше не мешались в кучу, а составляли славный дикий хор. Она слышала слова, она различала интонации и нескольких даже узнала. Например, пастора католической церкви, его прихожан, толстого мельника который не раз приходил к ним за отравой от грызунов и травой для больных зубов. Она различала многих, кто уже успел посетить их этим летом.
Внезапно мать назвала её по имени. Изабелла сразу же бросилась к ней. Мутный туман ушел с её глаз, и она, наконец, узнала дочь. Изабелла хотела рассказать ей о надвигающейся беде, но старуха лишь улыбнулась, своими морщинистыми глазами, и прошептала ей – «Беги».
Любовь к дочери, стальное упорство и просьба читались в её глазах. Мать знала, что Изабелле ничто не стоило плюнуть этим выблядкам в глаза и сгореть вместе с ней. Но мать была против, и это было её последнее желание, которое она не могла оставить несделанным.
Сжав её руку, она прикоснулась к морщинистому лбу. От матери пахло еловыми ветками, застиранным бельем и старой любимой старухой, с которой она провела последние двадцать лет. Вытерев слезу рукавом, Изабель встала. Голоса были совсем близко, следовало спешить.
***
Огонь, подымающийся над её жилищем, был виден издалека. Ровно, как и большинство пьяных и полупьяных односельчан, ведомых местным священником и отцом инквизитором, специально присланным из королевского замка. Оба внимательно смотрели за пожаром и периодически приказывали тушить кустарник, на который распространялся вольный огонь. Пожара в лесу никто не хотел.
Как кричала мать, она не слышала, но это вовсе не означало, что мать снова вернулась в помутнение, нет, она просто стерпела эту боль. Изабелла сжала кулаки, как бы она хотела хоть на секунду стать той самой ведьмой, которую они вдруг в ней увидели. Выесть глаза пастору и инквизитору, заставить их выплевывать свои окровавленные легкие прямо на стол.
Но это лишь мечты. В реальности ничто это не осуществимо, все, что она может это сварить местную настойку от болей в животе, зубах и конечностях. Да и то
