style="font-size:15px;"> – Света, ступайте домой, – гладила Пахомова по плечу Людмила Тарасовна. – Книгу берите с собой, я разрешаю. Вы хорошая девушка, вы её не порвёте. Не обращайте, пожалуйста, внимания на этого дяденьку. Просто он в последнее время стал заниматься не своими делами, с кооператорами зачем-то связался, а это ведь не его, какой из тебя коммерсант, правда? – кивнула она директору и, не дожидаясь ответа, продолжила: – Вот и мечется с совестью не в ладах. Времена такие, мутные времена. Нет бы тихо отсидеться в сторонке. С достоинством, с самоуважением. Нет, лезут некоторые на рожон. А потом места себе не находят.
– Да что за ерунду ты говоришь? – проскрипел Пахомов. – Куркин здесь не при чём, я ему уже всё объяснил. Никакого склада он от меня не получит. Школьные помещения созданы не для этого. Я даже деньги ему вернул! Тяжело было – но я смог. Он же скользкий, колючий, но я смог – всё вернул до копейки. Это не то. Просто я о жизни задумываюсь в последнее время. О сути её. А тут – дочь! Ты знаешь, что за чувства, что за кружение эмоций!.. Люда, ты не суди меня, пожалуйста! Я же люблю тебя…
– Хорошо, Егорушка, хорошо, – продолжала гладить его библиотекарша. Она обвила директора обеими руками и принялась целовать в шею. – Только сдерживай себя, сдерживай.
– У моего отца, – объявила я, приподнимаясь, – должно иметься родимое пятно на правой ягодице. Отдалённо напоминающее бабочку. Потому что у меня такое же. Оно перешло ко мне по наследству. Товарищ Пахомов, говорите прямо: у вас имеется родимое пятно?
Директор и библиотекарша взглянули друг на друга с изумлением, словно ненормальными здесь были не они, а я.
– Нет, – жалостливо покачала головой Людмила Тарасовна. – Нет у него никаких пятен.
Воображаемое письмо матери
Дорогая мама!
Ты редкостная блядь и дура.
Как можно встречаться одновременно с тремя мужиками и каждому давать? Ну как, скажи мне на милость?
Ладно бы ещё они были твоими ровесниками, неженатыми интересными парнями. Но у них уже имелись дети! У двоих, по крайней мере. Они, едва оформив законные отношения со своими женщинами, едва народив на свет детей, убегали от жён к тебе, чтобы, уткнувшись в твою промежность, спрятаться от белого света и собственных страхов перед будущей жизнью. И ты для всех находила утешение, лишая себя тем самым последних крупиц гордости, которая даётся человеку не просто так, а с целью уберечь его от опрометчивых поступков и унижений.
Я знаю, я прекрасно знаю, что ты ответишь на эти упрёки. Я так и слышу эти набившие оскомину слова о творческой натуре, которой всегда необходим выход во что-то большее. Я слышу эти воспалённые бормотания о свободной любви, которая есть суть жизни и одна-единственная правит во вселенной, о том огне, что полыхал в твоей груди в те годы и продолжает гореть до сих пор. Так вот знай: я до чёртиков устала от этих нелепых объяснений, с которыми
