и смотрит прямо в лицо Панина.
– Какой ракурс! – сказал Гургенидзе. – Я буду лепить с тебя «Задумчивость».
Сережа встал и оглядел лужайку. Петрова не было видно. Сережа лег и прижался щекой к траве.
– Сергей, – позвал Малышев. – А как ты все это прокомментируешь?
– Что именно? – спросил Сережа в траву.
– Национализацию «Юнайтед Рокет Констракшн».
– «Данную акцию мистера Гопкинса одобряю. Жду следующих в том же духе. Кондратьев», – сказал Сережа. – Телеграмму послать наложенным платежом, валютой через Советский Госбанк.
«В „Юнайтед Рокет“ хорошие инженеры. У нас тоже хорошие инженеры. Самое время сейчас им всем объединиться и строить прямоточники. Все дело сейчас за инженерами, а уж мы свое дело сделаем. Мы готовы». Сережа представил себе эскадры исполинских звездных кораблей на старте, а потом в Пространстве, у самого светового барьера, на десятикратных, на двадцатикратных перегрузках, пожирающих рассеянную материю, тонны межзвездной пыли и газа… Огромные ускорения, мощные поля искусственной гравитации… Специальная теория относительности уже не годится, она встает на голову. Десятки лет проходят в звездолете, и только месяцы на Земле. И пускай нет теории, зато есть пи-кванты в суперускорителях, пи-кванты, ускоренные на возлесветовых скоростях, пи-кванты, которые стареют в десять, в сто раз быстрее, чем им положено по классической теории. Обойти всю видимую Вселенную за десять-пятнадцать локальных лет и вернуться на Землю спустя год после старта… Преодолеть Пространство, разорвать цепи Времени, подарить своему поколению Чужие Миры, вот только скотина-врач запретил перегрузки на неопределенный срок, черт бы его подрал!..
– Вон он лежит, – сказал Панин. – Только он в депрессии.
– Он очень огорчен, – сказал Гургенидзе.
– Ему запретили тренироваться, – объяснил Панин.
Сережа поднял голову и увидел, что к ним подошла Таня Горбунова со второго курса факультета Дистанционного Управления.
– Ты правда в депрессии, Сережа? – спросила она.
– Да, – сказал Кондратьев. Он вспомнил, что Таня – Катина подруга, и ему стало совсем нехорошо.
– Садись с нами, Танечка, – сказал Малышев.
– Нет, – сказала Таня. – Мне надо с Сережей поговорить.
– А, – сказал Малышев.
Гургенидзе закричал:
– Ребята, пойдем разнимать болельщиков!
Они поднялись и ушли, а Таня села рядом с Кондратьевым. Она была худенькая, с веселыми глазами, и было просто удивительно приятно смотреть на нее, хотя она и была Катиной подругой.
– Ты почему сердишься на Катю? – спросила она.
– Я не сержусь, – угрюмо сказал Кондратьев.
– Не ври, – сказала Таня. – Сердишься.
Кондратьев помотал головой и стал смотреть в сторону.
– Значит,
