хорошие дни, каких выпадало не так уж много, я даже чувствовала что-то вроде жалости к ней. Сколько ей, около сорока, так? Она была одной из первых Бабочек и провела в Саду большую часть жизни. Если подумать, то психологический перелом, наверное, неизбежен. Во всяком случае, она не оказалась под стеклом, о чем горько сожалела.
Мы ее ненавидели. Даже те, которые выслуживались перед Садовником, презирали ее, потому как даже они сбежали бы при первой же возможности, позвонили бы в полицию, чтобы вызволить остальных. Или, по крайней мере, убеждали себя в этом. Но если б представился случай… Не знаю. Были слухи про девушку, которой удалось сбежать.
– Кому-то удалось сбежать? – переспрашивает Эддисон.
Инара криво усмехается.
– Ходили слухи, но точно никто не знал. Ни в нашем поколении, ни в предыдущем. Это казалось чем-то несбыточным, но многие из нас верили просто потому, что нуждались в этом. Мы верили, но не думали, что это осуществимо. Сложно верить в возможность побега, глядя на Лоррейн, которая предпочла остаться.
– Вы бы попытались? – спрашивает Виктор. – Сбежать?
Она переводит на него задумчивый взгляд.
Наверное, мы были другими, не то что тридцать лет назад. Блисс в особенности любила досаждать Лоррейн в основном потому, что та не могла ответить. Садовник приходил в ярость, если Лоррейн в чем-то нас ущемляла. Она не могла даже оскорбить нас, поскольку и слова могли ранить.
Наемные садовники, скорее всего, не знали про Бабочек. Мы никогда не попадались им на глаза, и, пока они работали в Саду, нам запрещено было покидать свои комнаты. Стены были плотные и звуконепроницаемые, поэтому мы не могли слышать их, как и они нас. Лоррейн единственная знала про нас, но бесполезно было просить ее что-то сделать или передать кому-нибудь сообщение. Она бы не только отказала, но и доложила бы все Садовнику.
И тогда еще одна Бабочка отправилась бы в коридор, под стекло.
Иногда Лоррейн глядела на этих девушек под стеклом с такой откровенной завистью, что больно было смотреть. Это все, конечно, трогательно, но жутко бесило. Ведь она, черт возьми, ревновала к убитым девушкам. Однако Садовник любил этих девушек. Он приветствовал их, когда проходил мимо, или приходил, чтобы просто посмотреть на них. Он помнил их по именам и называл своими. Мне кажется, Лоррейн надеялась однажды присоединиться к ним. Ей хотелось, чтобы Садовник любил ее так же, как любил нас.
Думаю, она не понимала, что этого никогда не случится. Девушки попадали под стекло в самом расцвете, их крылья сияли на молодой, безупречной коже. Садовник и не подумал бы помещать под стекло сорокалетнюю женщину – или сколько ей там стукнуло бы, – чья красота давно поблекла.
«Красота долго не живет», – так он сказал мне в нашу первую встречу.
Он наслаждался этой красотой, а потом наделял своих Бабочек своего рода бессмертием.
Ни Виктору, ни Эддисону нечего сказать на это.
Никто просто так не просится в группу
