старались поддерживать высокий уровень отношений. Договорились с первых же дней супружества, что у нас – самая лучшая в мире семья. Не такая, как все остальные. Мы сошлись не для пожизненных совместных манипуляций с пеленками и кастрюлями, а ради великой, самой великой, запредельно великой любви – таков был наш лозунг.
Однако движение к величию чувств сопровождалось величайшими же ссорами. Шум семейной жизнедеятельности разносился на километры. Упреки и претензии потоком сыпались с обеих сторон, оркестрованные звонкими пощечинами, плевками и ужасными проклятиями. В особо бурных случаях я ударом кулака пробивал сортирную дверь, а супруга любила выстрелить в окошко из газового револьвера или ловко похитить деньги, заначенные мною в томике Эдуарда Лимонова.
Иногда, глубокой ночью, соседи – дай Бог им здоровья – в попытке нас урезонить робко стучали по батареям отопления. Но на более решительные действия не решались. Ибо я, несмотря на то, что происходил из семьи интеллигентов, выглядел всегда как заправский уголовник: одевался в черную кожу, зачесывал назад смазанные гелем волосы и не брился по три-четыре дня кряду. Добропорядочные граждане, находясь в плену расхожих стереотипов внешности, опасались связываться с таким подозрительным типом. А вдруг рванет из-за пояса маузер и стрельнет?
– Все не так, любимая! – проникновенно начал я, разведя руки в жесте крайнего миролюбия. – При чем здесь бабы? До баб ли мне? Я скрываюсь! Меня ищет милиция!
Жена устало махнула рукой. Она выглядела несчастной.
– Тебя все время кто-то ищет! Милиция, или бандиты, или кредиторы, или другие идиоты, с которыми ты вечно связываешься на свою голову! Я устала от этого! Мне надоели твои шпионские игры!
Я гордо выпрямил спину. От выпитого шумело в голове.
– Да, я живу полнокровной жизнью.
– Это не жизнь, – произнесла Ирма. – Я не вижу тебя неделями. А когда вижу, меня тошнит от твоего пьяного храпа!
И я, и она разговаривали грубым свистящим полушепотом. В соседней комнате спал наш ребенок.
– Пойми, – терпеливо продолжил я, – нами распоряжается наша природа. Я должен каждое утро идти и валить своего мамонта. А ты – его жарить. Вот и все. Если в процессе погони за этим мамонтом я задержался на работе и выпил рюмку – что в этом страшного? И вообще, наш спор банален. Хватит.
Усилием воли я удержался от того, чтобы не икнуть.
Моя женщина вышла за меня замуж восемнадцати лет. В университетах не училась. Работала парикмахером. Ряд лет она была всерьез убеждена, что «банальный» – это неприличное слово, означающее «похожий на банан». С другой стороны, некоторая неосведомленность с лихвой компенсировалась природным напором и жизнелюбием. Не говоря уже о внешних данных. К тому же за пять лет супружества она здорово прибавила, ее тезаурус существенно увеличился, и сейчас она энергично возразила:
– Эти твои сказочки про мамонтов – вот они-то как раз и банальны! Не держи меня за дуру! Бегаешь по девкам –
