нужно построже. Меня следует мучить, терпеливо и умело. Втроем или даже вчетвером. Старательно вершить таинство пытки. Вырвать мне ногти. Сначала на руках. Затем, если понадобится, на ногах. Бить сапогом по лицу. Спиливать зубы напильником. Пустить по вене пентанал натрия. Тогда я, наверное, что-то скажу. Сообщу следствию всю информацию. Признаюсь. Расколюсь. Дам показания по существу дела.
Но нет. Все иначе. Слуги закона улыбчивы и культурны. В шесть утра дежурный вертухай говорит мне «доброе утро!», в десять вечера – «спокойной ночи».
Я взаимно вежлив. Мне нетрудно. Ваша тюрьма мне – не тюрьма…
2
Утром дверная дыра раскрылась.
– Как фамилия? – донеслось оттуда.
– Рубанов.
– На вызов!
– Не понял?..
– Оденьте штаны и выходите.
– Куда?
– На вызов.
– Куда меня, командир? Кто вызывает?
– Не разговаривать! Лицом к стене!
По стальному настилу второго яруса я прошел до середины галереи. Здесь она расширилась в зал. С высоты я увидел центр управления всей тюрьмой. Человек в камуфляже сидел, положив локти на массивный, серого металла пульт, смотревшийся поистине как челюсть древнего мамонта: угловатый, с рядами огромных разноцветных кнопок, он был изготовлен минимум полвека назад. Надежная, вручную сработанная техника Совдепии. Кнопки из крепчайшей пластмассы, каждая – как лошадиный глаз. Толстые провода чистейшей меди. Клеммы размером с партбилет. Такая аппаратура будет работать вечно. Она не откажет, если ее залить водой, кровью, рвотными массами. Управлять ею может всякий восемнадцатилетний солдатик. Он не промахнется мимо кнопки никогда. Даже если рядом, в лефортовском парке, рванет ядерная бомба, электричество все равно пройдет по проводам, блокируя дверные замки. Не дай Бог, под шумок атомной войны враги государства разбегутся!
Из галереи я попал в совершенно пустую комнату без окон, где подвергся тщательному обыску. Контролер прохлопал все тело, сквозь одежду; заставил снять тапочки, помял их и изучил; тщательно прощупал поясные резинки трусов и штанов, каждую отдельно; а напоследок заглянул даже в мой рот.
Жара все никак не хотела покинуть большой город, раскаляла его квадратные камни, плавила, сгущала воздух, нагружала головы людей тяжестью. От конвоира доносился запах потеющего тела. Коридор следственного корпуса протягивался вялым сквозняком, здесь я еще подышал, но в кабинете – все увиделось дрожащим, переливающимся, медленно сползающим вниз. В душном мареве реяли физиономии двух – самых важных для меня теперь – мужчин. Один полагал своей задачей поместить меня в тюрьму, второй – спасти от нее. Один улыбался профессионально приветливо, второй самонадеянно скалился, имея целью обнадежить меня, своего подзащитного.
Только тот не спешил обнадеживаться.
– Все
