чтобы бросать такого роскошного и обеспеченного мужа?! Сама виновата, вот пусть теперь и расхлёбывает кашу, которую заварила. Не перевелись ещё дуры на свете, а потому Алла всегда будет с прибылью.
– Пока я живу в нашей квартире. Благо, что она не приватизирована, а потому и отобрать у меня её никто не сможет, как это сделали с домом. Так как получали мы её когда-то на всю семью, включая и мою мать, и детей. А деньги у меня есть.
– Вот, ваша честь, она и денег скопила, пока жила со мной. Ну, что ж, раз уж ей так не терпится пожить без моей опеки, я не против развода. Только ты не забывай, дорогая, что в квартире зарегистрированы также мой сын с женой и их трое детей.
– Но я никогда не давала согласия на их регистрацию!
– Ты просто забыла. Так вот, я это к тому, что если тебе приспичит приватизировать квартиру, то тебе и твоим родственникам достанется только её третья часть.
Никонова имела полное право в любой момент прекратить перепалку между пока ещё супругами, но она являлась не только судьёй, но и обычной обывательницей, для которой чужая жизнь представляла своеобразный интерес, особенно её темные стороны. Поразительно, на какие только ухищрения ни идут люди, лишь бы застраховать себя от случайностей.
Сквозь хлынувшие градом слёзы Вера видела, с каким уважением смотрит судья на Сергея – как на героя, пытающегося спасти честь и достоинство своей семьи, и с лёгким пренебрежением, осуждающе – на неё, непутёвую и избалованную любящим мужем бабёнку, разрушившую собственное счастье на корню.
Судья Никонова зачитала заранее подготовленное решение: иск о разводе удовлетворить, в иске о разделе совместно нажитого имущества – отказать.
Безысходность словно волной накрыла Веру с головой, отобрав у неё способность мыслить, хоть как-то реагировать на происходящее. Раздавлена неправедностью закона, опустошена и духовно выпотрошена, унижена и уничтожена. Ничего от неё не осталось. Только пустая оболочка, жалкая, обессиленная и ноющая, не только от душевной, но и от физической боли. Думать нет желания, двигаться нет сил, плакать нет слёз: высохли от тупой обречённости.
Несправедливость, голая без прикрас, отвратительная по сути своей, больно отхлестала её по щекам, горящим теперь как от физических шлепков. А удары по лицу унизительны и всегда более болезненны, как для души, так и для тела, и остаются с тобой на всю оставшуюся жизнь, порождая всевозможные фобии, начиная с неуверенности в себе и кончая стойкой нелюбовью, даже ненавистью. Так как если не получается поквитаться с обидчиком и наказать его, то человек обращает свой взор на самое слабое звено – себя самого. Вот уж где можно разгуляться: сам себе палач, сам себе и жертва.
Вера с трудом добралась до квартиры, вымученно улыбнулась матери и детям, не желая признаваться в свалившемся на их головы несчастье, и уединилась в своей комнате с уверенностью, что весь мир ополчился против неё. Где ты,
