Под нависшими над водой листьями пальмы проплывал в челне друг и защитник папуасов Миклухо-Маклай. С другого конца Земли, лавируя между айсбергами, двигались корабли Беллинсгаузена и Лазарева – первых исследователей Антарктики.
Конечно, никакие романы Майн Рида не могли сравниться с правдивым описанием их приключений. И главное – это были такие же русские, как мы, наши великие соотечественники!
Весь мир исходили они с широко открытыми, внимательными глазами. Нет, наверное, уголка на земном шаре, куда ни донесли они гордый русский флаг.
Какое было бы счастье хоть немного походить на них!
Но возникали помехи на этом пути.
Как-то я пожаловался Петру Ариановичу на свою наружность.
– Наружность? – переспросил он, глядя на меня с удивлением. – А что тебе до твоей наружности? Ты же не девица…
– Да, – согласился я. – А вот дядюшка подбородок мой вышучивает. Круглый, говорит, как у девочки… И нос не тот.
– Как это не тот?
– Не орлиный… Путешественникам полагается орлиный. А подбородок должен быть выдвинутый вперед, квадратный…
Поняв, в чем дело, Петр Арианович долго смеялся.
Этот смех, как ни странно, не обидел меня, а успокоил. Я сам стал улыбаться, глядя на учителя географии.
– Нет, ты педант, брат, – сказал он, вытирая слезы, выступившие на глаза. – В первый раз такого педанта встречаю! Специальный подбородок ему подавай, нос там еще какой-то…
– Вот вы смеетесь, – сказал я, – а ведь в книгах говорится: у каждого на лице написана его судьба…
– Ну и что из того? А ты поборись со своей судьбой, наперекор подбородку и носу сделайся знаменитым путешественником! Больше чести будет, только и всего.
Такой выход из положения мне понравился.
Дружба наша с Андреем окрепла за эту весну.
Было между нами небольшое соперничество – каждому хотелось заслужить похвалу, а Петр Арианович был скуп на похвалы. Но соперничество шло нам на пользу. Приятно было помогать друг другу, ощущать себя сильнее, добрее товарища. Уроки мы обычно готовили вместе (Андрей приходил ко мне). И на переменках всегда были вместе – драчуны-второгодники знали: попробуй затронь одного, будешь иметь дело с обоими.
Дядюшку почему-то раздражали наши отношения.
Как-то вечером он долго наблюдал за нами, и мы, сидя под пальмой и тесно сдвинув головы, решали какой-то заданный на завтра пример, – потом изрек, мудро кивая головой:
– Ничего, ничего! Вырастете – поумнеете… А то еще женщина между вами черной кошкой пройдет. Вот и дружбе вашей конец…
По-видимому, ему очень хотелось, чтобы случилось именно так.
Иначе разговаривал с нами Петр Арианович. Однажды ласково взял нас за руки и долго испытующе всматривался попеременно в обоих. Он будто сравнивал, взвешивал наши характеры, ум.
– Вы очень
