style="font-size:15px;"> – Зайду. Мне еще зарплату надо получить за три дня, с понедельника по среду. И папе причитается то же самое.
– Я скажу в конторе, чтобы тебе приготовили чеки.
Дядя Эмброуз вернулся с кладбища вместе с нами.
Мы сидели молча, не зная, о чем говорить. Дядя предложил сыграть в карты, и мы сыграли, в джин-рамми – он, я и мама.
– Вечером отдыхай, – сказал он, когда я вышел проводить его, – а завтра в полдень жду тебя в своем номере.
– Ладно. А вечером точно не надо ничего делать?
– Нет. С Бассетом я и без тебя встречусь. Попрошу его выяснить, кто живет в тех квартирах, где веранды в переулок выходят. Подготовительную работу он сделает лучше нас, а если там наметится след, мы им тоже займемся.
– Тоже? Ты Кауфмана имеешь в виду?
– Его. На дознании он врал, ты заметил?
– Да, были сомнения.
– А я даже не сомневался. Бассет с ним подкачал, но мы это исправим. Значит, в полдень я тебя жду.
Около семи часов мама предложила мне сводить Гарди в кино, на Луп куда-нибудь. Ну что ж, подумал я. Может, маме одной побыть хочется. Я наблюдал за ней незаметно, пока Гарди смотрела в газете, что где показывают: напиваться снова она вроде не собиралась, да и вряд ли ей захотелось бы после утренней встряски. На похоронах никто ничего не заметил, даже дядя Эмброуз, по-моему. Все осталось между нами и аптекарем Классеном. Глаза у мамы, правда, покраснели, и лицо отекло, но все должны были подумать, будто это от слез.
Думаю, папу она любила по-настоящему.
Гарди выбрала какую-то муть, но между сеансами там играли хороший свинг, и я согласился. Фильм действительно оказался паршивый, зато духовые в оркестре – что надо. Два тромбона, оба отличные. Один солировал не хуже Джека Тигардена. В быстром темпе, может, и нет, но его низы прямо насквозь пробирали. Я бы миллиона баксов не пожалел, чтобы так научиться, будь у меня миллион.
В конце, когда они все в пляс пустились, Гарди стала притопывать. Ей хотелось еще и потанцевать где-нибудь, но я сказал «нет». Хватит и того, что в кино сходили в день похорон.
Когда мы пришли домой, мамы не было. Я полистал журнал и лег спать.
Среди ночи меня разбудили голоса – мамин, пьяный, и мужской, как будто знакомый. Мне стало любопытно; я встал и приблизился к двери, но мужчина уже ушел. Слов я не слышал, одни голоса. Они не скандалили, разговаривали спокойно.
Мама протопала к себе в спальню. Приняла она, судя по всему, хорошо, но все же меньше, чем утром. Решив, что насчет окна можно не беспокоиться, я снова лег и стал думать, чей же это был голос.
Бассета, вот чей. Рыжего копа.
Может, он думает, что это она, и подпоил ее, чтобы созналась? Мне это не нравилось, а другая возможная причина, то есть что Бассет просто ее обхаживает, нравилась еще меньше. У него жена есть, больная. А если он дело путает с удовольствием, то это вообще подло. Надо же, как я в нем ошибался! Симпатизировал ему даже после того, как он принял взятку от дяди Эмброуза.
Я долго не мог заснуть и утром проснулся
