вдруг (сам удивился). – Нет, – говорю, – гасконцы. Ай эм рашен! Поэтому – онли дринк.
Дык, эти д’артаньяны не растерялись. Другой мушкетер – чернявый и бородатый. (Похожий на, если кто помнит, за Бразилию в 1982 играл такой – Сократес. А если кто не помнит, то на молодого Волонтира.)
Так вот достает этот Сократес из-за пазухи литр рома «Капитан Морган». Протягивает мне.
И типа: «Ну чо? Давай, рашен!» Прям грузины какие, честно слово.
Я ему в открытую дверь бутылкой тыкаю в следы их, спрашиваю:
– Чо, мол, так с батлом за пазухой и катался?
– Ага, – кивает. Ну, да фигли ему? Худой, как… как волос Сальмы Хайек.
Но вот слово «батл» третьего их друга как-то встрепенуло, и он, как Фифтисент, зарядил рэпчик типа (приблизительный перевод):
«Эй, рашен, эй, браза,
Я смелый гасконец, и мне не стремно ни разу,
Но сегодня я, оу! Очень много пил крюшон
Поэтому подержи меня за капюшон…»
«Чо за хрень? – думаю. – Крюшон… капюшон…»
А он становится на колени перед распахнутыми дверьми (куда я тыкал бутылкой), расстегивает широченные штаны и с высоты метров сорок начинает сливать этот свой крюшон в пропасть. При этом опасно наклоняясь из летящей над горами кабинки.
Простое человеколюбие взяло верх над любопытством, и я пристегнул самостраховкой капюшон Фифтисента к своей обвязке и вернулся к «Капитану Моргану». Сократес с Детревилем блаженно исполняли на неведомых смесях «Смок он зе сноу», а я начал пить ром.
Я сделал пару очень добрых глотков и тут понял, что за мной Россия. То есть, если я сейчас прекращу пить, отдам бутылку, скажу «Мне достаточно» и, промакнув губы салфеткой, отвернусь к поцарапанному пластику окон, то это будет фиаско.
Эти общительные гасконцы годами будут рассказывать всей Франции, как легко они уделали рашена в дисциплине «пьянка с попутчиком».
«Нет, ребята-демократы», – решил я и продолжил пить ром.
Тут у Фифтисента кончилось, чего он там сливал, и он, не застегивая штанов, подскочил с колен. Но он был пристегнут ко мне. И мои 100 кг рванули его обратно к полу так, что он упал на спину и начал скользить по направлению к выходу.
Все встревожились.
Но футболист Сократес тормознул Фифтисента, как мяч, – поставил на него сверху ногу. Фифтисент успокоился, уперся ногами в край кабинки и попросил самокрутку.
Он лежал на спине, курил и бил ногой по лыже, которая свешивалась в проход раскрытой двери. Лыжа гремела, свистел ветер, тихо ржал капитан королевских самокруток, а я продолжал пить ром.
Когда по моим ощущениям в меня перешло граммов 300, я все-таки вернул бутылку владельцам. Я пытался смущаться, говорил:
– Сорри, бразы, такой вкусный ром. Ай ноу контрол майселф вэн ай дринк.
Но, качнув бутылку на руке, Сократес и ДеТревиль просто сказали:
– Кул, брат, донт ворри.
Мы потом катнули с ними
