Антонио Хосе Боливар Проаньо умел. Писать – нет. Максимум, на что хватало его каллиграфических умений, – это нацарапать как курица лапой свою собственную подпись на какой-нибудь официальной бумаге. Обычно это требовалось на всяких-разных очередных выборах, но поскольку случались они все-таки не очень часто и, главное, нерегулярно, навыки письма у Антонио Хосе Боливара, прямо скажем, не развивались и не совершенствовались.
Читал он тоже не слишком свободно. Глядя в книгу, он произносил читаемый текст вполголоса по слогам, словно пробуя на вкус каждое слово. Почти к каждому из них он возвращался, чтобы произнести его со второго-третьего раза одним махом. Затем, собрав слова воедино, он проделывал ту же операцию с целым предложением. Таким образом, шаг за шагом, строчка за строчкой, он постигал мысли и чувства, вложенные автором в текст какого-нибудь очередного литературного шедевра.
Когда старику попадалась особенно удачная, на его взгляд, фраза, а то и целый абзац, он многократно повторял этот фрагмент текста, чтобы в очередной раз убедиться в том, насколько же, оказывается, может быть прекрасен человеческий язык.
Читал он при помощи лупы. Этот предмет был вторым в списке наиболее дорогих для Антонио Хосе Боливара вещей. На первом месте была вставная челюсть.
Жил старик в хижине с единственной комнатой площадью примерно метров десять. На этом пространстве он без особых трудов разместил немногочисленные предметы обстановки, имевшиеся в его распоряжении: джутовый гамак, сундук, служивший также подставкой для примуса, и необычно высокий стол. Несколько лет назад, впервые почувствовав боль в спине, он понял – годы берут свое, и решил, что сидеть в его возрасте следует как можно реже и меньше. Тогда-то он и соорудил этот высоченный стол, за которым стоя ел и стоя же читал свои любовные романы.
От непогоды хижину защищала соломенная крыша. В той стене, что была обращена к реке, имелось небольшое окно. Поближе к нему старик и поставил стол на высоких ножках.
Прямо у входа в хижину висело старое, протертое до дыр полотенце. Тут же в коробочке лежал непременный кусок мыла, обновлявшийся каждые полгода. Мыло у него всегда водилось хорошее – настоящее, распространявшее въедливый запах животного жира. Оно одинаково хорошо отстирывало грязь с одежды, отмывало тарелки и сковородки, промывало волосы и смывало грязь с тела.
На стене, в ногах гамака, висел портрет молодой пары, исполненный кистью какого-то безвестного деревенского художника.
Изображенный на картине мужчина – не кто иной, как Антонио Хосе Боливар Проаньо – был одет в строгий синий костюм с белой рубашкой. Присутствовавший на картине галстук в полосочку на самом деле был лишь плодом творческой фантазии художника. У настоящего Антонио Хосе Боливара галстука никогда в жизни не было.
Женщина – Долорес Энкарнасьон дель Сантисимо Сакраменто Эступиньян Отавало – была изображена на картине в той одежде, которую действительно носила в жизни. Это платье по-прежнему хранилось если не как вещь в
