лет – так много, что Гарин не мог сказать, сколько именно.
Наверное, потому, что воздух, свободно входящий в его легкие, был таким сладким… Он подумал, что нечто подобное испытывает женщина, когда в нее входит желанный мужчина.
И Гарин закричал.
Но в следующую секунду эйфория прошла. Этот воздух был слишком сладким. Он пах кровью.
Гарин сел. Что-то под ним опять колыхнулось; настолько вяло и безжизненно, что Гарин испугался. "Я сижу на трупе".
Он понял, что какое-то время после удара лежал без сознания. Видимо, ТОМУ, кто лежал в основании "кучи малы", этого времени хватило, чтобы задохнуться.
Гарин подумал об этом отстраненно, не испытывая никаких эмоций, кроме одной: "Хорошо, что я не умер".
Он оперся обеими руками на тело, лежавшее под ним, и попытался встать, но правая нога была крепко зажата. Гарин видел ее только до колена; остальная часть скрывалась под краем ярко-красной болониевой куртки.
Гарин нагнулся вперед и вправо. Он попробовал отпихнуть тело в красной куртке… (Он не знал, живой это человек или уже бездыханное тело). Он толкнул; затем еще и еще раз, но все было бесполезно.
Тогда Гарин ухватился за свою ногу и потащил на себя, чувствуя, как она помаленьку продвигается.
Внезапно все вокруг пришло в движение. Люди, оглушенные ударом, вскакивали на ноги и начинали метаться.
Сдавленный воздух вагона прорезали панические крики. Это было чертовски соблазнительно – поддаться всеобщей панике. Стать частью орущей многоголосой толпы. Но это был путь в никуда. Путь, ступив на который, рискуешь не вернуться.
Гарин поборол сиюминутную слабость. Он стиснул зубы – так сильно, что заболела шея – и закусил губу. Паника – его, личная паника – отступила.
Он дернул правую ногу изо всех сил и наконец-то сумел ее освободить.
Гарин встал. Тело под ногами по-прежнему колыхалось, словно хотело его сбросить, и Гарину пришлось схватиться за поручень.
Точнее, за одну его оставшуюся секцию. Другая – тонкая никелированная труба – торчала из гущи человеческих тел, набросанных в беспорядке друг на друга в начале вагона.
Гарин будто увидел себя со стороны. Странно, но он больше не боялся и даже не испытывал отвращения, глядя на окровавленный подрагивающий кусок поручня, который торчал из чьей-то широкой спины. Он машинально отметил, что поручень прошил кого-то насквозь… и отбросил эту мысль.
Все чувства притупились, и мысли не задерживались в голове дольше, чем на пару секунд. "Наверное, я все-таки паникую, – подумал он. – Это – моя индивидуальная разновидность паники".
Гарин добрался до того места, где сидела Ксюша… ("где перед ударом сидела Ксюша…") и стал методично отбрасывать тела.
Он хватался за одежду и бросал в сторону; иногда он слышал вскрик, визг и даже возмущенные возгласы – значит, это были люди. Живые люди! Но чаще – только свое прерывистое дыхание, шорох ткани и хруст рвущихся ниток.
Кто-то
