сорока двух лет, моложе его на целых девять лет, хоть в это и трудно поверить. Весит килограмм на двадцать больше нормы. Замечательное слово: ожирение. Именно так, как произнес его врач, клинически, по-медицински, в соответствующем контексте. Она обиделась, и он это почувствовал. Ее это задело за самое живое.
Несмотря на явную перемену в облике жены, Перки поразился, что не замечает серьезного эстетического ухудшения в ее внешности после перенесенного инсульта. На самом деле он понял, что она давно уже вызывает у него отвращение. А возможно, так было с самого начала: ее ребячливость, патологическая самовлюбленность, шумность и, больше всего, ее тучность. Она была просто жалкой.
– Ах, дорогой Перки, ты правда так думаешь? – простонала Ребекка больше сама себе, чем мужу, и обернулась к приближающейся медсестре Лоррейн Гиллеспи. – Я правда поправлюсь, сестричка?
Лоррейн улыбнулась Ребекке:
– Ну конечно, миссис Наварро.
– Вот видишь? Послушай эту молодую леди, – улыбнулся девушке Перки, приподнял густую бровь и, заглядывая ей в глаза немного дольше приличного, подмигнул.
«А она – медленный огонек», – подумал он. Перки считал себя знатоком женщин. Бывает, считал он, что красота сразу же поражает мужчину. И после шока от первого впечатления ты понемногу привыкаешь. Но самые интересные, как эта вот медсестра-шотландка, очень постепенно, но верно завоевывают тебя, снова и снова удивляя чем-то неожиданным в каждом своем новом настроении, с каждым новым выражением лица. Такие вначале оставляют смутно-нейтральный образ, рассыпающийся от того особого взгляда, которым они могут вдруг на тебя посмотреть.
– Да-да, – поджала губы Ребекка, – дорогуша-сестричка. Какая ты заботливая и ласковая, ведь правда?
Лоррейн почувствовала себя польщенной и оскорбленной одновременно. Ей хотелось только одного – чтобы поскорей закончилось дежурство. Сегодня вечером ее ждал Голди.
– И я вижу, что Перки ты понравилась! – пропела Ребекка. – Он такой жуткий бабник, ведь правда, Перки?
Перки выдавил из себя улыбку.
– Но он же такой милый и такой романтичный. Даже не знаю, что бы я без него делала.
Будучи кровно заинтересован в делах жены, Перки почти инстинктивно положил маленький диктофон на тумбочку рядом с ее кроватью вместе с парой чистых кассет. Возможно, грубовато, подумалось ему, но он был в отчаянном положении.
– Может, немного сватовства вместе с мисс Мэй слегка отвлечет тебя, дорогая…
– Ой, Перки… Ну не могу же я сейчас писать романы. Взгляни на меня – я же выгляжу просто ужасно. Как сейчас я могу думать о любви?
Перки ощутил, как тяжелое чувство ужаса придавило его.
– Глупости. Ты все равно самая прекрасная женщина на земле, – выдавил он сквозь сжатые зубы.
– Ах, милый Перки… – начала было Ребекка, но Лоррейн засунула ей в рот градусник,
