домов. Под ним, не сбавляя хода, проезжали машины, трамваи. Ночью такое положение казалось Алёне вполне естественным, но, проснувшись, она только пожала плечами: как же заходить туда? Ни лестницы, ни лифта, лишь тонкие столбы по углам… Или он вдруг говорил ей низким голосом ритмичную фразу, как будто по-сербски: Алёна почти улавливала её, не хватало какой-то малости, но без неё всё было непонятно. А один раз они, кувыркаясь, летели в космосе – чёрном, полном светящихся отверстий – вроде бы рядом, а не дотянешься.
Общага была до изумления не похожа ни на дом из Алёниных снов, ни на реальный дом, хранившийся в памяти. Считать отличия – безнадёжное дело, собьёшься не на второй, так на третьей сотне. Алёна их просто отмечала мимоходом, стараясь не вертеть уж слишком откровенно головой. С улицы попала в просторный вестибюль с картинами на стенах: сосновый лес, горы, река… С чемоданом и сумкой прошла через турникет, торжественно – а как иначе, ведь первый раз! – предъявив вахтёру студенческий билет и пропуск. «Лифт направо, если нужен», – чеканным, но каким-то бабьим, тонким голосом сказал вахтёр, напомнив одного артиста или писателя, – имя Алёна вспомнить не могла.
Как здесь шумно! И никому пока нет дела до неё. Эта общага, ничего не зная об Алёне, простояла триста лет – и сколько же надо времени, чтобы вжиться сюда? Дневной, настоящий дом Алёны был ей понятен: подъезд с кодовым замком, девять этажей, широкая лестница, четыре квартиры на каждой площадке. Мама с папой – самые близкие люди, но и соседи были ей не совсем чужими. Алёна знала молодых людей, чуть хуже – пенсионеров, выходивших в магазин и к почтовым ящикам, ещё меньше – детей, на её глазах перебиравшихся из колясок на собственные шаткие ноги. В последнее время дети говорили ей «здрасте», а не «привет»: выросла, сама не заметив. А парень из квартиры напротив, всегда уступавший дорогу, теперь уже совсем взрослый, усатый и женатый мужчина.
Она знала и местных пьяниц, и того придурка, что каждый месяц два-три дня с мерзким скрежетом буравил стены. Сколько раз мечтала сломать его инструменты или хотя бы налить эпоксидного клея в замок! Так и не решилась. Другие же подъезды в доме Алёны были меньше ей знакомы, да, по правде говоря, и не интересны. Не нужны.
Чем дальше, тем гуще окутывал их туман; в нём маячками светились квартиры одноклассников, у которых она бывала в гостях, а всё остальное было смутным, расплывчатым.
Здесь, в общежитии, нет никакого тумана: всё здание – один громадный подъезд, все голоса звучат одинаково громко, любой человек может дотянуться до неё рукой. И узнать, хотя бы немного услышать и понять Алёне надо каждого. Да, начиная с сегодняшнего дня и с двух, пока неведомых, соседок.
…Алёна свернула направо, услышала резкое «поберегись!» – ойкнула про себя и замерла, пропуская ребят, нёсших наперерез ей длинный канцелярский стол. На нём ещё лежала стопка книг. Невысокий парень был передним колесом стола, а позади, приподняв его за уголки, семенили две девушки: в тёмной майке и в белой. «Осторожнее!» – крикнула
