невиновен, – буду твердить я ей. – Он ни в кого не стрелял».
«Но ведь что-то есть, – будет возражать она. – У него с головой не в порядке. Кто бросает учебу ради года бродяжничества? Он часто сам не знал, куда едет и что с ним происходит».
«Если ты его любишь, – буду уговаривать я, – просто поддержи. Не слушай никого».
Будто любовь сильнее фактов, общественного мнения, жажды крови.
Сейчас, в столовой, она утерла слезы и постаралась собраться. Спросила:
– Как Фрэн?
– Хорошо. И близнецы тоже. Но, боюсь, нам придется переехать. Что ждет ребят в школе, где все про них знают?
– Куда вы денетесь? Всюду будут знать. Разве что в Бирму.
– В Мьянму.
– Что?
– Она теперь называется Мьянма.
Она не нашлась с ответом. Мы смотрели, как взлетают и скользят вниз серферы, черные точки на белых гребнях. Для них это был прекрасный калифорнийский денек. С их точки зрения, есть прибой – и все просто. Мне всегда хотелось научиться серфингу. Я втайне фантазировал, как где-нибудь после сорока сбегу в Мексику качаться на прибое, буду питаться рыбными тако, спать на песке. Теперь я знал, что этого не будет. Воздушные шарики мечты сдулись навсегда. Мир стал пустыней, где надо выживать, а не наслаждаться жизнью. Не прошло и суток, как все мои фантазии рухнули.
– Когда он был маленьким, – заговорила Эллен, – любил спать у меня на животе. Мы с ним дремали на диване, пока ты был на работе. Я и теперь чувствую, как он лежит и мурлычет словно котенок.
Мы сидели под теплым калифорнийским солнцем и смотрели на серферов – врач и его первая жена, контуженная, как сбитый машиной олень.
– Это все ты виноват, – вдруг сказала она.
– Я?
– Это твой негодный дядюшка. Это в генах.
Я уставился на нее. Она говорила о сводном брате моего отца, который попал в тюрьму за непредумышленное убийство. В начале пятидесятых он убил кассира при неудачном ограблении магазина.
– Прежде всего, – сказал я, – наш сын никого не убивал. Дальше, Элрой был деревенским ребенком с заметной умственной отсталостью. Между ними нет ничего общего. А если бы и было, нет абсолютно никаких научных данных в пользу наследственности убийства.
– Тогда как это объяснить? Он был хорошим мальчиком. Мы были хорошими родителями. Ведь были, разве нет? Не идеальными… развод и вообще… жизнь. Но разводятся многие, а их дети не…
Она закрыла лицо руками. Я на минуту оставил ее в покое. Подошла официантка, налила мне свежего кофе.
– Я нанимаю Дэнни защитника, – сказал я, когда девушка отошла. – И экспертов, сколько бы это ни стоило. Мы будем драться.
– Я боюсь, – призналась Эллен. – Знаешь, бывают моменты, когда кажется, что все рухнуло. Знаешь, от них уже не оправиться, и через пять лет в какой-нибудь местной газетенке появится заметка «Где они сейчас», и в ней ты будешь спившимся обитателем трейлера. А я не смогу. У меня аллергия на запах фанеры.
– Эллен!
