на пол… в общем, было круто, как на дискотеке в сумасшедшем доме. Я извивался и плясал, приставал к деткам, кружил в танце заведующую, бил валенком по клавиатуре пианино, и вообще входил во вкус разнузданного веселья…
Я не помню, сколько детей в итоге сошли с ума от счастья, но воспиталки были мне благодарны, и потом, когда все кончилось и всех получивших культурный шок детей развели по группам, мне налили еще на посошок, чтобы градус не сбить. А я со своей стороны угощал их немецкими ликерами, которые привезла моя маменька из России. Так вот эти ликеры были полным говном! Полным! Так что все байки о волшебном качестве всего немецкого – не просто вымысел, а чистая правда! Они даже говно делают таким, что у нас его продают как ликер. Вот это я и хотел рассказать.
О дедстве
(Пичалька)
Я на этом свете появился чисто случайно. Вообще не планировал. Что я мог планировать в жутко-жидком состоянии? Просто моя маман хотела завести собачку, а завела меня. Она даже хотела избавиться от опухоли в области малого таза и даже уже пришла в клинику, чтобы сей план осуществить, раз сам не рассосался, да призадумалась… (держала ли она во рту при этом сыр, как та задумавшаяся ворона из басни, история умалчивает), но я вопреки всему таки посетил этот волшебный мир, этот рассадник «щастя» для пролетариев всех стран.
Детство мое проходило безмятежно и весело, насколько позволяли условия в лице моей злобной Бабули-Ягули, суровой Маман, вредной Систер и подлого Братца. А так как о мертвых либо хорошо, либо ничего – то папеньку трогать не будем. Он был правда очень хорошим! И страстно любил своего сына – моего брата.
А! Еще я забыл помянуть добрым словом погоды. Мы жили в двух радикально разных сегментах Ада: на юге в пригороде Ташкента, – где летом температура поднималась до плюс пятидесяти, в пятиэтажной хрущевке, на самом верхнем этаже. За день крыша раскалялась добела, а вместе с ней и наша квартира. И мы плавали в рассоле из своего пота по квартире, как сыр в масле перекатываясь. В каком-то смысле, конечно. А еще на севере, в Норильске, где зимой погода опускалась до минус пятидесяти, и в воздухе на лету замерзало все, что могло замерзнуть. Включая матерки и сопли. Сейчас, когда я стал коренным питерцем, мне хорошо – летом не бывает жарко, а зимой холодно, но жизнь моя от этого не становится скучнее, чем обычно. Зачем родителей так радикально бросало из одной климатической крайности в другую, мой не понимать.
«Школьные годы чудесные» были чудесны. Чудеса чудесных школьных год потрясали своей чудесатостью и школьностью…
А что, по-вашему, может еще сказать о школе бывший двоечник и второгодник, которым я был? Только так, и не иначе как! Нет, правда, в школе было здорово! Я с упоением рисовал все уроки напролет, а на переменах бегал со скоростью сверхзвукового самолета, так что учителя, попавшие в мои вихревые потоки, кружились, как осенние листья, посылая мне
