мой, – сказала она, и её кобыла заржала, будто пытаясь привлечь к себе внимание Людовика. Тот слегка вздрогнул, посмотрел на мать, потом быстро обернулся на сира де Шонсю с небольшой группой сторонников, стоявших у них за спинами почётным арьергардом. Маленькая группка людей, одетых пёстро и пышно, жалась к воротам такого же маленького и одинокого городка, пока со всей долины, со всей Франции к ней стекалась могучая, неудержимая, страшная сила. И по глазам Луи Бланка поняла: он сполна осознаёт, что эта сила значит, – может быть, даже лучше неё самой.
– Всё будет хорошо, – сказал она так тихо, чтобы услышал он один. – Это ваш народ, вы позвали его, и он пришёл.
Луи неуверенно кивнул.
– Все эти люди… они… они мои подданные, так, матушка?
– Да. Вы помните, о чём я вам вчера говорила?
Она сделала ему тысячу наставлений о том, как он должен будет вести себя, когда они окажутся в толпе. Тибо уверял, что его люди справятся с чернью, если та станет напирать слишком сильно – всегда оставался риск, что народная любовь к королю внезапно выльется в неудержимую дикость. Это было опасно, опасно отдавать себя во власть и на милость такой толпе – но у них не было выбора. Бланка смотрела, как тысячи крохотных человеческих фигурок заполняют золотящуюся солнечным светом долину. Далёкий туман скрадывал край толпы, и казалось, что он сам по себе извергает новых и новых людей, и им никогда не будет конца.
– Помню, матушка.
– Всё помните?
– Всё.
Луи говорил очень спокойно, спокойней, чем выглядел.
– Тибо поедет вперёд, – бросив взгляд на тут же кивнувшего графа Шампанского, сказала Бланка. – Его люди придержат толпу, но мы должны будем проехать сквозь неё, Луи. Мы должны будем всё время оставаться в ней, отсюда и до самого Парижа… как в карете. Мы поедем в карете, сделанной из этих людей, Луи, и вы должны улыбаться им, вы понимаете?
– Матушка, – её поразило то, с какой сильной, уверенной нежностью он взглянул на неё, перебив мягко и в то же время твёрдо, так, что она потрясённо умолкла, лишь теперь осознав, до чего же ей страшно. – Не бойтесь. Господь сохранил нас в руках предателя, так и теперь не оставит в объятиях нашего народа.
«В объятиях народа», – изумлённо подумала Бланка. А ведь он прав. Да. Мысль о том, чтобы оказаться в тисках экзальтированной, вооружённой, пусть и дружелюбно настроенной толпы пугала её сильнее, чем она позволяла себе признаться. Но Луи прав. Это не тиски. Это объятия.
– ПАРИЖ, ПРИДИ К СВОЕМУ КОРОЛЮ!
Пение громыхало над долиной, и люди были всё ближе, уже можно было рассмотреть лица. Бланка услышала, как засуетились монлерийцы за её спиной, а потом – тихий, сосредоточенный голос Тибо:
– Мадам, пора?
Она кинула взгляд на Людовика и сказала:
– Спрашивайте приказа у своего короля, мессир.
Луи
