правилам, хранит ото всех свою личную жизнь, свою раненую душу, свои горькие переживания, потому что не может уделить всему этому времени. Раньше, находясь в отпусках, предоставляемых Ярдом, Барбара поддерживала угасающее здоровье отца, а после его смерти она, в свое свободное время, старалась скрасить жизнь матери, впавшей в моральную немощь; подновляла, а затем продавала семейный дом, а также подготовляла переезд в ее теперешнее жилище. Свободное время было ей в тягость. Мысль о том, что бегущие одна за другой минуты сольются в часы, часы перетекут в дни, дни растянутся в неделю, а может быть, и в две… От одной этой мысли ладони у нее стали влажными, а локтевые суставы пронзила боль. Казалось, каждая частица ее короткого плотного тела начинает корчиться и подавать сигнал: «Приступ тревоги».
И вот, лавируя в потоке машин и часто моргая при этом веками, чтобы защитить глаза от крупинок сажи, заносимых в салон потоком душного перегретого воздуха, она чувствовала себя так, как может чувствовать себя женщина, стоящая у края бездны. Все летит вниз, летит прочь, летит в вечность. А по сторонам стоят указатели с теми самыми, наводящими ужас словами свободное время. Так как же ей быть? Куда ей ехать? Чем заполнить бесконечные часы? Чтением дамских романов? Мытьем окон, которых в ее жилище всего-то три? Учиться гладить, печь, шить? А может, вообще расплавиться на этой жаре? Чертовская, отвратительная, поганая, трижды проклята жара, чтоб тебе…
Возьми себя в руки, приказала себе Барбара. Ведь то, что тебе предстоит, – это всего лишь отпуск, а не заключение в одиночной камере.
Остановившись на выезде со Слоун-стрит, она терпеливо ожидала сигнала, разрешающего поворот на Найтсбридж. В больнице она ежедневно смотрела телевизионные новости, а поэтому знала, что, несмотря на небывало жаркую погоду, приток иностранных туристов в Лондон даже возрос. И вот здесь, сейчас она увидела их. Орды покупателей с бутылками минеральной воды, толкая и тесня друг друга, сплошным потоком шли по тротуару. Еще более многочисленные орды выплескивались на поверхность из вестибюля станции подземки Найтс-бридж и расползались, как пчелы по сотам, в направлении наимоднейших магазинов. Спустя пять минут, выехав в потоке машин на Парк-Лейн, Барбара заметила, что здесь народу было еще больше – к иностранцам прибавились и свои, провинциалы – их блеклыми телами была сплошь устлана пожухшая от жары трава на газонах Гайд-Парка. Под безжалостно палящим солнцем двухэтажные автобусы без крыш во множестве катили в обоих направлениях; на всех сиденьях восседали туристы и с напряженным вниманием слушали своих вещающих в микрофоны гидов. А когда автобусы останавливались возле отелей, она видела, как руководители туристических групп выводили из них немцев, корейцев, японцев и американцев.
Все мы дышим одним воздухом, подумала она. Тем же самым горячим, ядовитым, спертым воздухом. Так может быть, в конце концов, и стоит уехать в отпуск, подальше от всего этого.
Чтобы миновать забитую сверх всякой меры Оксфорд-стрит, Барбара поехала в северо-западном направлении по Эджвер-роуд. Туристов здесь было меньше – их место на тротуаре заняли эмигранты: темнокожие женщины в сари, чадрах
