рассказывали – но теперь он решительно передавал слышанное, как очевидец…
– Все подвалы затоплены… А там, как тебе известно, склады большей части лавок. И все это плыло, всплывало, набухало, тонуло… На Васильевском люди стояли на крышах. Неслись крики из воды… Иные бедственники висели на деревьях, где можно было еще укрыться от бури. В самый патетический момент государь вышел на балкон с группой офицеров и, скрестив руки на груди, как под Австерлицем, молча взирал на поражение свое. На его глазах тонула его столица. Может, то был единственный миг, когда он снова был близок к своему несчастному народу!
– Но это ты – что-то слишком романтическое! – сказал изгнанник-Александр.
– Чистая правда, клянусь! Из окружавших государя один генерал с балкону сбежал вниз, прыгнул в лодку и исчез в волнах. Говорили, он поплыл к северной оконечности Васильевского – где гибло особенно много, и до утра о нем не было слышно. Это был генерал-адъютант Бенкендорф. Граф Милорадович тоже мотался, как шальной, в своей карете на высоких рессорах – у него одного в Петербурге такая – и тоже, вроде, спас многих. Нелегко быть генерал-губернато ром града Китежа! До самого ледостава трупы выбрасывало на берег… особенно на островах. – Теперь их просто находят вмерзшими в лед. А по реке плыли утлые домишки, откуда-то с Голодая… С домашней утварью – только без обитателей. Некоторые так и торчат по сей день во льдах!..
– Я велел брату Льву помочь какому-нибудь несчастному из денег за стихи. Только без шуму. Незабавно стоять в списке жертвователей рядом с каким-нибудь идиллическим коллежским асессором Панаевым! – пробормотал Александр, потупясь (на самом деле он вспомнил свою шутку из письма «Вот, наконец, случай вашим дамам подмыться!» – и устыдился: домишки с Голодая во льдах, без хозяев – поразили его воображение).
– Но ты перешел из гвардии в надворные судьи! – сказал он, переводя разговор. – Я горжусь тобой! Это – поступок!
– Да что там! – усмехнулся Жанно. – Недавно на бале танцую с дочкой генерал-губернатора… И князь Юсупов – из московских тузов – ну, слышал, конечно! – спрашивает кого-то из старух… – Кто это с дочерью князя Голицына? – А ему отвечают: «Надворный судья такой-то». – Как? С дочерью генерал-губернатора – танцует надворный судья?.. – Смех и грех! Он был шокирован! – и в тоне звучало удовлетворенье.
Посмеялись. – Славно! Я горжусь тобой! Чего нам не хватает, в сущности? То есть России? Честной полиции и честных судей. Остальное приложится!
– Нам много чего не хватает! – сказал Пущин чуть наставительно. – Они еще поговорили немного о переменах в его жизни и вновь осушили бокалы.
– Итак… ты здесь один? только с Ариной?
– Да. Я мог бы, конечно, попросить остаться сестру, и она б, верно, согласилась. Хоть батюшка и опасался б дурного влияния на нее непутевого сына. – Он улыбнулся. – Но с чего это ради ей сохнуть здесь со мной – целую зиму? В деревне? (– 27 есть 27! – добавил он про себя.)
– Я понимаю.
– Но
