Говорят, будто англичане действительно заставили добровольцев из интернациональных бригад покинуть Испанию.
Стил утвердительно кивнул головой.
– Как же вы, ребята?.. – В голосе парня прозвучала такая досада, что, казалось, дай ему в руки винтовку, и он сейчас же поехал бы занять место этих двух. – Значит, там не осталось американцев?
– Никаких иностранцев на этой стороне… А на той – итальянцы и немцы, – пояснил Стил.
– Плохо… очень плохо, – сказал парень. – Нельзя было вам уезжать.
– Нельзя было не уехать, – возразил Стил. – Иначе дело грозило разгореться в такую войну…
– Все равно, пускай любая война, – горячо воскликнул парень, – но нельзя же было предавать испанцев! Знаешь, какие это ребята?
– Уж я-то знаю, – с усмешкой сказал Стил.
– А что же у них теперь?
– Теперь? – Стил помедлил с ответом… – Теперь вот так: у республиканцев сто тысяч бойцов, у Франко – триста; у республики – триста пушек, у Франко – три тысячи; танков пятьдесят против пяти сот; самолетов едва ли сотня против тысячи… Вот какие там дела.
– Нельзя так, нельзя! – повторял парень, стиснув голову кулаками.
Джойс проговорил:
– И среди сотен тысяч винтовок, среди трехсот орудий и среди самолетов Франко немало таких, на которых стоит клеймо: «Сделано в США»…
Эта фраза как бы поставила точку. Воцарилось долгое молчание.
Из потемок дальнего угла вышел на свет низкорослый чернявый человек, с лицом измятым, точно резиновый мяч, из которого выпустили воздух. С его коротких рук свисали непомерно длинные рукава комбинезона. Он протер глаза – большие темные глаза южанина, окруженные болезненной одутловатостью век. Не всякий, кто помнил день приезда певицы Тересы Сахары в окопы интернациональной бригады, узнал бы в этом желтом человеке веселого бойца-итальянца, вставшего к микрофону, когда фашистский снаряд заставил навсегда умолкнуть отважную испанку. Это был Антонио Спинелли – певец-антифашист, солдат и изгнанник.
Антонио приветливо кивнул Джойсу и вытащил из-за угла сарая банджо. Может быть, это было то самое банджо, что видело окопы Каса дель Кампо, что с боями прошло развалины Университетского городка; то самое банджо, звуки которого разносились над каменными хижинами Бриуэги, чьи струны пели победу под небом Гвадалахары и звучали у французской границы, заставляя грустно качать головами черноглазых сынов Сенегала… Быть может.
Антонио через головы сидящих протянул банджо Джойсу:
– Спой нам, Хамми…
Все обернулись к негру. А он, машинально беря инструмент, вглядывался в лица сидящих: «Кто?»
– «Джо Хилла», Хамми, – услышал Джойс и не спеша провел пальцами по струнам. А в голове занозою сидело: «Кто?»
Он пел почти машинально:
Вчера я видел странный сон:
Пришел ко мне Джо Хилл.
Как прежде, был веселый он,
Как прежде, полный сил…
